Луна словно «смотрела» с тёмного неба через не зашторенное окно детской комнаты на девочку – так ей казалось. Сидя на тахте при включённом бра, Лиза предавалась мечтам по сюжету недавно прочитанной книжки. Блондинка, с красиво уложенными феном волосами, с зелёными глазами, пронзительными не по-детски, она не раз обращала на себя внимание и сверстников, и парней постарше. Но это мало её впечатляло: совсем другие мечты жили в сознании своенравной девочки.
– Лизонька, пойди ж, покушай, – ласково обратилась мать, заглянув к дочери. – Ты и в обед мало поела… С тобой всё в порядке?
Дочь встала и направилась к двери, промолвив недовольным голосом:
– Мама, я говорила: называй меня – Элизабет. Неужели трудно? Это же – только дома. Хотя…
Последние слова девочка произнесла уже в коридоре. Мать пятилась перед нею, двигаясь спиной к кухне. Казалось, она не хотела пропустить ни одного слова из обращения дочери. Словно поняв это, Лиза завершила:
– … можно бы и всем так меня называть. Не нравится мне моё простецкое «Лизка»!
– Ну, что ты, о чём ты говоришь? – взволнованно промолвила мать, сидя перед дочерью за столом и наблюдая как та, не спеша, поглощает лёгкий ужин.
Мария Николаевна задумчиво, с минуту, поглядела на дочь и твёрдо сказала:
– Ведь папа хотел для тебя такое имя! Мы говорили об этом не раз. Елизавета – звучит очень красиво… Что за выдумки у тебя в последнее время?.. Может, ты слишком застреваешь в своих книжках?.. Пойми: фантазии и сказки – вымыслы писателей! Они – не для жизни. Почитай любую классику: хоть нашу, хоть французскую. В коридоре все полки ими забиты. Может, тебе купить что-то в книжном магазине?
– Спасибо, – процедила Лиза, порывисто встав из-за стола и, быстро помыв за собой тарелку и чашку, направилась в свою комнату.
Мать, пожелав дочери спокойных снов, погрузилась в тяжёлые думы. Они, с бабушкой девочки, чувствовали что-то неладное, но не могли понять причину своей тревоги. Им было лишь ясно, что Лиза переживает сильный стресс от внезапной кончины любимого отца, из-за чего затворилась в книгах и фильмах. Но почему процесс затянулся, а девочка из весёлой и общительной превратилась в замкнутую и злую? Неужели они что-то проглядели в ней раньше? Где зародилось начало столь странных перемен? Ведь они-то ничем его не заслужили! Уровень жизни подростка ничуть не изменился с потерей в семье основного кормильца. Даже неожиданную прихоть, появившуюся год назад, родные ублажали. Им, правда, казалось странным желание Лизы одеваться подобно принцессе и выходить в таких нарядах на улицу. Бабушка в большей степени, нежели мать Лизы, надеялась, что насмешки сверстников остудят её непонятные желания, которые она черпала из книг. Но родные мало придавали значения тому факту, что девочка росла очень волевой и принципиальной, имела лидерские способности и в случае необходимости могла отстоять перед сверстниками своё мнение или позицию. Так что: пока конфуза со странной одеждой не случилось.
Девочка ещё в свои пять лет была научена чтению и азам арифметики, и первые три года училась в школе на отлично. Но постепенно она всё больше увлекалась американскими мультфильмами и книжками, проводя за их просмотром или чтением всё, свободное от школы и после выполнения уроков, время. Близкие не видели в этом никакой опасности: западный образ жизни всё сильнее овладевал молодёжью в начале нулевых и считался модным, прогрессивным. Бабушка с матерью отнюдь не считали многие явления текущих реалий новыми вызовами, хлёстко брошенными психике детей. Даже четвёрки по некоторым предметам в школе мать с бабушкой не оценивали как факт перемен в сознании Лизы, но полагали их временным минусом в успеваемости тринадцатилетней школьницы.
Мария Николаевна, философ по профессии, в свободное от работы время писала статьи в различные газеты и журналы, её мать – Лариса Лаврентьевна, педагог по литературе и русскому языку, помимо работы в школе, активно занималась частным репетиторством.
Их забота о ребёнке сводилась в основном к формальным обязанностям о теле: питании и одежде.
И хотя бабушка ощущала волнение о том, почему внучка не любит произведения писателей ни по школьной программе, ни классиков, но понять смысл своего волнения она была не в силах. Да и жили они в разных квартирах, а те редкие свидания были направлены лишь на позитив, где Лариса Лаврентьевна тщательно «задвигала в углы» всё более копившиеся у неё вопросы к внучке.
«Какие глупые взрослые, – думала, сидя в кресле своей комнаты, Лиза. – Мир фантазий и сказок – такой замечательный. В нём так здорово и приятно! Намного веселее, чем жизнь наяву. Волшебно! Никто не страдает… Или быстро забывает про печаль… Вот и мне надо позабыть про Марата… Ну и что? Подумаешь, гуляет теперь со Светкой… И я, вот… сейчас же и испытаю волшебные слова из того мультика. Посмотрю – как они запрыгают у меня».
Девочка встала с кресла и, отодвинув его от окна, быстро залезла на подоконник, улыбнулась луне и начала тихо скандировать выученные заклинания. Она повторяла и повторяла с закрытыми глазами, не заметив – как неожиданно вошла в некое сомнамбульное состояние. Она обрадовалась, почувствовав себя пьяной: ведь та принцесса в мультике тоже ощутила это, и потом произошло волшебство. Лиза продолжала произносить непонятные ей слова, вставляя туда имена Светы и Марата. Внезапно девочка почувствовала необычную лёгкость в теле, словно тренер поддерживал её, и Лиза помнила его руки, хотя прошло три года, как она последний раз занималась в платной школе гимнастикой. Ей почудилось будто кто-то напомнил не отвлекаться, а продолжать произносить эти, лишённые смысла, слова, напоминающие набор звуков. Девочке уже казалось, что она в другом мире, видела там странных существ, и одно из них, улыбаясь, повелело ей открыть окно и продолжать говорить луне. Словно находясь в другом измерении и не осознавая действительность, девочка повиновалась, считая за должное всё, происходящее с нею…
Мария Николаевна отложила книгу, взглянула на часы и решила пойти поправить одеяло дочке, выключить бра, который нередко в прошлом оставался включённым до утра. Проверка порядка в комнате Лизы стала для её матери своего рода ритуалом, который она совершала каждый поздний вечер или в начале ночи, перед сном.
Свет был выключен, но тянуло осенней прохладой от открытого окна. Женщина очень удивилась и взглянула на кровать, не обнаружив там дочери при свете луны. Она решила, что Лиза вышла по нужде, подошла к окну, закрыла его. Мать присела на тахту, чувствуя желание поцеловать дочь, когда она вернётся в комнату. Прошло пять минут, и она направилась в кухню, полагая, что дочь там. Со всё нарастающим волнением мать стала звать девочку, но та не откликалась. Только сейчас Мария Николаевна обратила внимание на давно сработавшую сигнализацию на каком-то автомобиле за окном, которую хозяин не отключал, и женщина в удивлении прилипла лицом к стеклу окна в кухне. С третьего этажа хорошо был виден двор в эту светлую ночь новомесячья. И только теперь сигнализация умолкла, а несколько человек стояли у автомобиля соседа и смотрели в сторону её окна. Владелец автомобиля вышел из подъезда и направлялся в сторону людей. Со всей непреложностью до матери вдруг дошло, что дочери нет дома, хотя первый час ночи. В сильном отчаянии и, предвидя какое-то несчастье, она накинула плащ, захлопнув дверь, бегом спустилась вниз.
Подходя к кучке людей, она явственно услышала их, с дочерью, имена. Люди расступились, и Полина Павловна, соседка с верхнего этажа дома, всегда гуляющая в это время с собачкой, быстро произнесла, адресовав последние слова кому-то неведомому:
– Мария, сильно не волнуйся: Скорую уже вызвали… Как же так, как так? Какое горе! Почему?
Наклонившись над окровавленной дочерью, мать в слезах ловила слова очевидцев происшествия и больше поверила им, чем своим всклоченным чувствам: дочь дышит и жива. Дворник Максут видел – как открылось окно, и через некоторое время подросток из него выпала. Ему показалось, будто её вытолкнули, но точно – не сама она прыгнула. Лиза падала, словно кукла или некий свёрток, по его словам.
Мария Николаевна зарыдала в голос только в эту минуту, вполне осознав всё случившееся и не веря глазам, в то же время боясь пристально смотреть на травмированную дочь. Сосед, хозяин сигналившего прежде автомобиля, пояснил матери, что поднимать девочку с тротуара нельзя. Он работал следователем в прокуратуре и уверял всё увеличивающуюся группу людей, что сейчас приедут медики, полицейский наряд и прокурор, и им потребуется оцепить место происшествия, поэтому всем надо отойти к подъезду.
«Фантасмагория какая-то», – пульсировала мысль в разуме матери, словно блокируя её мрачные фантазии о состоянии дочери. Рёв сирены двух служебных автомобилей, ворвавшихся во двор, словно лишил женщину последних сил и терпения, и она потеряла сознание, упав на руки любопытного прохожего, стоявшего рядом.
Читайте также другие рассказы автора на “Женском Шарме”:
Views: 4