Кроме того, что героиня моего интервью – российский писатель и кинодраматург, Татьяна Трубникова неординарно выражает свой творческий потенциал в танце и рисунке. Её безусловно талантливый роман «Танец и Слово» о любви Айседоры Дункан (которую правильнее называть Изадора!) и Сергея Есенина получил серьёзные отклики не только от благодарных читателей, но и от есениноведов, а также был удостоен Московской областной губернаторской литературной премии им. Михаила Пришвина. Более того, Татьяна Трубникова сыграла Дункан в спектакле поэтессы Маргариты Леоновой “Сергей Есенин. Противостояние”. Победитель многих литературных конкурсов и обладатель наград и премий, она не останавливается на достигнутом, а продолжает идти по пути саморазвития…
– Татьяна, в одном из своих интервью вы упомянули, что очень любите французскую классическую прозу. Известно, что в прошлые века в Российской империи огромное количество женского пола дворянского происхождения благоговело перед всем французским. Таких барышень называли галломанами. Интересовались ли вы своим происхождением? Иными словами, не от прапрапрабабушек ли вам могла передаться страсть к Моэму, Золя, Бальзаку и др.?
– Лариса, происхождением интересовалась, конечно. По линии отца – крестьяне Орловской губернии: Рожковы, Кургины. По линии мамы – богатейшие служилые татары, владели большими землями в Мордовии, в Рузаевке, Капкаевы. А французскую культуру впитала почти с молоком, так как детство прошло в Алжире, в Аннабе. Тогда эта страна только десять лет как освободилась от колониального господства Франции. Так что там было всё французское: детские комиксы, кино, язык, игрушки, даже хлеб. Виллы, покинутые французами, вдоль набережной. Французское кладбище… Книги по искусству тоже из Франции. И детские.
– Ок, подозреваю, что и говорите на французском. Но в самой Франции-то побывали потом? Переводили ли свои рассказы и романы на французский?
– Лариса, нет, в детстве знала несколько фраз, французский не знаю. Максимум – могу объясниться в ресторане. Была с семьей в Париже в 2005-м, в марте… Один раз. Нет, на французский не переводились мои рассказы.
Люблю Ги де Мопассана. Обожаю Сомерсета Моэма. Вот кто был в значительной степени французом! Он, несомненно, последователь французской прозы. Чем мне она нравится? Льщу себе мыслью, что сумела что-то перенять… Лёгкость повествования, невесомость пера, как дыхание. Мышление русских и французов во многом схоже.
– Лёгкость повествования – она легко воплощается вами в тексте, или же муки творчества тоже присутствуют?
– Муки творчества – это радость. Всё вместе, потому что муки дают решение, а оно наполняет радостью совершения, достижения. Моэм говорил о себе, что писать для него столь же естественно, как для утки – плавать. Лёгкость – это об этом. Но, конечно, бывает, что ищешь, как выразить точно: одним словом. Структуру тоже надо изобретать – буквально каждый раз! Потому что форма должна соответствовать содержанию, продолжать её. Как танец. Не бывает двух одинаковых. Даже если танцуешь один и тот же рисунок, одну и ту же хореографию.
– Что вам наиболее естественно – писать сюжеты для своих литературных произведений или работать как сценарист над чужими идеями?
– Я – жуткая индивидуалистка. Пишу своё.
– Но вы же работали над сценарием сериала “Любовь слепа”! Как происходил процесс вашего участия в проекте? Что вспоминается спустя время?
– Один раз писала сценарий сериала в соавторстве с моим мастером Алексеем Николаевичем Леонтьевым. Он придумал соединить два сюжета книг Екатерины Вильмонт в единую сюжетную линию. Писал план. Я его расписывала в соответствии с прозой Вильмонт. Вот и всё. Кстати, в титрах меня нет. Только мастер. Но деньги заплатили… Вспоминается, что было скучно. Полагаю, это была хорошая школа для меня.
– Сегодня существуют масса кинокомпаний. А вы недавно закончили ещё один курс по сценарному мастерству. Презентуете ли вы себя им, делаете ли регулярные рассылки своего резюме? Или вклиниться в съёмочный процесс как-то по-иному нужно?
– Лариса, пока я должна найти время, чтобы исправить первый драфт сценария “Богиня и гений”. Не хотелось бы представлять сырой материал. Нет, рассылки не делаю. Вообще, человек я не слишком активный. Живу внутри… И мне с собой хорошо.
Вы правы, чтобы тебя заметили, надо много общаться, всем о себе рассказывать… Это тоже, вообще говоря, скучно. Делаю всё, чтобы не скучать. Это главное. Как Пушкин писал о русской хандре? “Недуг, которого причину давно бы отыскать пора”. Унывать особенно плохо.
– Татьяна, почему Есенин и Дункан? Почему не, к примеру, Золя и Розеро? Или Тургенев и Виардо? Или… Список можно продолжать и продолжать…
– Есенин мне явственно приснился. И сон не отпускал года три, пока я не записала рассказ “Грешные вишни”. Стыдно сказать, но Есенина я не читала с семнадцати до тридцати трёх лет. До этого сна. А потом, после его стихов и прозы, я начала читать о нём… Когда впервые прочла о Сергее и Изадоре, в мгновение поняла: всё не то о них пишут! Не то! Было чувство боли и идентификации.
– Вряд ли Есенин или Дункан задумывались об идентификации, они и слова такого наверняка не знали. Это современный мир насквозь пропитался психоанализом. А тогда в истории любой творческой влюблённой пары можно было найти и боль, и идентификацию. Но, видимо, ваш сон оказал на вас очень сильное впечатление. Видела ваш пост, где вы сообщаете, что занялись сценарием по своей книге. Уже нашли единомышленников для съёмки фильма или это нелегко?
– Нет, Лариса, пока правлю сценарий. Рефлексия – лучший инструмент писателя. Куда без неё?
– То есть вы постоянно переосмысливаете свою книгу о любви, взаимоотношениях Сергея и Изадоры? Говорят, истории, в которые погружён писатель, часто сбываются в его жизни. А тем более окружение Есенина были сплошь символисты и акмеисты… Замечали ли вы в своей жизни какие-то знаки, совпадения, похожие на тот сюжет, что вы писали?
– Нет, Лариса, история моих героев – это их история. Символистом был Александр Блок, но Есенин не был с ним очень близок. Он ближе был к так называемым крестьянским поэтам. Примыкал к имажинистам. Никакого отношения к акмеистам. И вообще. Он всегда говорил о себе: “Сугубо индивидуален”. И: “У меня собственная литературная политика – я сам.” Сценарий, Лариса, – это настолько же далёкая от романа форма, как стихи, например. Это нечто совершенно иное. Есенин мне снился ещё много раз. Последний – через два дня после того, как поставила в романе точку. Читал стихи… Его голос. Больше не снился ни разу. Роман писала шесть лет. Над темой работала двенадцать лет.
– Татьяна, какова ваша читательская аудитория? Мужчины? Женщины? Молодежь? Пенсионеры? Представляете ли вы конкретного читателя, когда пишете?
– Полагаю, что основная читательская аудитория – это женщины после 40. Почему? Во-первых, в детстве они много читали! У нас других радостей было маловато. Во-вторых, дети выросли – можно для себя уделить время. В-третьих, такие истории, в которых есть культурный багаж, есть отсылки к реальности и психологичности событий, очень интересны именно такой аудитории. Я же не пишу фэнтези, про попаданцев и фантастику.
Я пишу о нас с вами. Полагаю, Есенин с Изадорой как раз и относятся к “нам с вами”. Это наша юность – стихи, это наша боль – Россия.
У меня много рассказов, кроме романа. Я не представляю конкретного читателя, когда пишу. Потому что я внутри себя.
– Можете объяснить подробнее: почему Россия – боль?
– Могу. Все, любой народ, может прожить без места, где родился. Кроме русских. Всем остальным хорошо везде. А русским – только в России.
“Знать, у всех у нас такая участь,
И, пожалуй, всякого спроси –
Радуясь, свирепствуя и мучась,
Хорошо живется на Руси.” – писал Сергей Есенин.
Во всяком случае, без России – мука. И в России – мука. У русских есть специфическая душевная тоска. Которой нет больше ни у кого. Чувствовать боль вообще – за всех – это характерно именно для русских.
– Что для вас главное в романе «Танец и Слово»? Любовь?
– В романе любви, пожалуй, меньше, чем политики. Роман – это всегда – эпоха. Во всех ликах и оттенках. Главное то, что Изадора, понимая, что Есенина надо спасать, вывезла его из России. Она хотела подарить ему весь мир… Но Сергей Александрович не мог без России. То, что он вернулся, несмотря ни на что, понимая, что его ждет в «Стране негодяев», вернулся, потому что не мог иначе, – вот это я и считаю главным в романе.
– Ваши близкие поддерживают ваши творческие начинания? Читают ваши произведения?
– Лариса, особо не интересуются. Спокойно относятся. Мама читает. Папа был жив – прочёл роман, успел… Он мне сказал, помню: “Теперь ты большая писательница, молодец!” И даже успел узнать, что роман наградили Губернаторской премией по литературе по Московской области имени Михаила Пришвина. То есть лучшая книга за год. Папа сделал меня тем, кем я являюсь. На все сто. Он поддерживал меня всегда, учил всему на свете: начиная с того, как завязывать шнурки, есть яйцо, уметь падать… До понимания счастья. Как быть счастливой. Падать – всегда на лапы. Во всех смыслах. Последний вопрос, который он мне задал: «Ты счастлива?»
– Татьяна, у нас женское издание, поэтому не могу не спросить: женский шарм – он в чём по-вашему?
– Он проистекает от внутреннего мира женщины. Парадоксально, но мужчинам нужен не только секс и даже не только любовь. Настоящая женщина – Шахерезада. Никогда не знаешь, чем кончится сказка, но жаждешь услышать новую. Интеллектуальная женщина – прекрасна, потому что она знает, как быть красивой!
– Спасибо большое за приятную и лёгкую беседу!
Беседовала Лариса Пушкина.
Visits: 252