Проснуться в первый раз в новой стране – особенное чувство!
В крови ещё бродят и пенятся переживания последних дней отъезда,
прощальные напутствия, взгляды, слёзы, обещания…
А реальность уже стоит в дверном проёме – будит, тормошит,
поторапливает!
– Ну-ка, подъём! Едем смотреть квартиры на съём! – В дверях стоит
хозяин посреднической фирмы, которая занимается предоставлением
квартирных услуг.
Вчера он встретил нас в аэропорту, привёз в Тель-Авив и поселил в
прекрасную, как сейчас говорят – эксклюзивную, гостиницу в самом
сердце Тель-Авива у моря.
Не хочу, чтобы у вас сложилось превратное впечатление, что вот так
сказочно легко – из аэропорта – в новую жизнь, в центр страны, в
шикарную гостиницу – начинается жизнь эмигранта, или, точнее,
возвращенца в страну обетованную!
Иногда этот процесс намного более болезненный и не столь приятный.
А нам просто крупно повезло! Наш домашний учитель иврита, у
которого мы брали свои первые уроки тогда ещё абсолютно
незнакомого и пугающего этой незнакомостью языка, дал нам адрес
добровольческой организации на Украине, которая помогает семьям в обустройстве первые три дня в новой стране. А там – летите, голуби,
уже сами!
Хозяин фирмы по съёму квартир работал с этой фирмой-посредником,
встречал новоприбывших, поселял их в отель, подыскивал вместе с
ними квартиру, которая станет первым жильём и пристанищем
испуганных, робких, огорошенных новизной и всеми свалившимися на них за последние дни испытаниями новых репатриантов, жмущихся, как овцы к вожаку, к этому первому в их жизни израильтянину, который ещё и по-русски понимает!
Это потом он станет моим хорошим другом и товарищем, с помощью
которого я и мои дети будем покупать свои квартиры! Да и я ему
помогу с английским, который был для него камнем преткновения для поступления в университет. Он возьмёт язык за пару лет, поступит в свой сороковник на отделение юриспруденции, закончит его и откроет вместе с дочерью юридическую фирму! Но об этом как-нибудь потом…
А пока мы едем с ним в его микроавтобусе по нескольким адресам
посмотреть сдаваемые квартиры. Не знаю почему, но я сказала на
приёме у консула в Киеве, что хочу жить в Бат-Яме. От кого-то
прослышала, что городок приемлем для жилья, стоит на самом берегу
моря (переводится как «дочь моря» или «русалка» – как кому больше
нравится), с приемлемыми ценами за съём квартиры.
– Проходите в салон! – чопорная хозяйка не очень приветливо
оглядывает с головы до ног нашу группу и предлагает прошествовать
за ней.
На меня смотрит особенно нелюбезно. Это я потом пойму, что
славянский тип лица и блондинистые волосы вызывают у местных
представительниц слабого пола отторжение по определению, так как
внушают опасение за устойчивость их семейного очага.
Я поражаюсь увиденному. Неимоверная красота салона с бассейном
посередине – для золотых рыбок, резвящихся в струях искусственного
водопадика, сражает меня и моих дочечек наповал! Да и всё
остальное… Куда там моему евроремонту, которым я так гордилась в
Украине!
Мы опускаемся на кожаные диваны после краткого осмотра квартиры.
Девчонки мои в шоке и беспрестанно вертят головой во все стороны:
как, они могут здесь жить?
– Переведи ей, – хозяйка тычет в меня пальцем. – Я хочу её спросить:
ты заметила трещину в спальне над кроватью?
– Да, конечно! Но это мелочи!
Я пытаюсь быть любезной и не придавать значения неприветливому
приёму – очень уж хочется пожить в такой красоте!
– Ну, и что бы ты сделала с этой трещиной? – продолжает допрос
хозяйка.
Я, как ученик, хорошо подготовивший уроки, которому уже
рассказали, что израильские хозяева квартир гвоздь не разрешают
забить в стену без спросу, радостно выпаливаю:
– Ничего! Подумаешь – трещина!
– Всё. Спасибо. Я не сдам вам квартиру. Прощайте!
Уже в микроавтобусе я прихожу в себя и спрашиваю нашего гида:
– Что было не так? Почему?
Ему явно неудобно отвечать, но всё же он объясняет, что госпожа была недовольна моим отношением к её имуществу: «Сегодня ей всё равно, что в её спальне – трещина, а завтра она засрёт всю квартиру!» – вот примерно так…
Настроение портится, но ненадолго. Впереди ещё целый список
возможных вариантов.
После десятой по счёту квартиры с карабканием по длиннющей
лестнице наверх и очередного отказа – бог весть почему! – мне уже
даже не интересно, – с нас градом катится пот. Жарко. Конец января.
Плюс 25. Мы уже все дышим тяжело, как загнанные лошади… Но
квартиру мы должны найти сегодня! Назавтра намечены поездки в
банк и в больничную кассу.
– Есть у меня ещё одна квартирка – игрушка! На берегу моря, большая,
обставленная хорошей, добротной мебелью, со всеми возможными
удобствами, но хозяин – с шизой. Я ему уже года два привожу жильцов – таких же, как вы, а он всем отказывает. Говорит, что деньги ему не важны (квартплату он действительно хочет небольшую), ему важен человек! Не знаю, что он имеет в виду, этот шиз, но попробовать можно. А жена его – просто прелесть что за женщина! Так что не бойтесь его.
Дверь нам открывает смешной толстенький тип, абсолютно лысый
марокканец со сверлящими насквозь живыми чёрными глазками. За его спиной пугливо прячется маленькая тихая женщина с интеллигентным лицом.
Типчик взрывается каскадом вопросов: «Переведи ей! Спроси у неё:
кто они по специальности? как думают жить? где работать? как, ещё не знают иврит совсем? завтра начинают учиться? а девочки – в школу? завтра? Хорошо!»
К мужу моему (бывшему) он почему-то совсем не обращается, как бы
почувствовав интуитивно, сразу, каким-то шестым чувством, что
лучше вести переговоры со мной. Мужу, прижавшемуся к стене,
ошарашенному этим темпераментным блицем, явно хочется уже
отсюда убраться подобру-поздорову…
– Всё! Я их беру! – вдруг выпаливает Хаим (хозяина зовут Хаим,
хозяйку – Мари).
Все ошарашены результатом этих бурных переговоров, включая
нашего посредника: «Ну что? Говорил я вам, что он непредсказуем,
этот тип?»
– Я буду заниматься со всей семьёй ивритом по вечерам после работы!
– выпалил Хаим. – Хочу сократить ваш период адаптации в стране.
Будете у меня как шёлковые! Это все ваши вещи? Негусто! Мари, тащи
сюда всё, что ты отобрала вчера в фонд помощи репатриантам! Скажи
Габи (младший сын), чтобы принёс матрас получше!
Наш посредник не успевает переводить.
Хаим выскакивает в свою квартиру, которая находится здесь же, рядом, на одном этаже с нашей, и возвращается с огромной статуей
святого Моше. Он с трудом втаскивает её и, пыхтя, водружает на
массивную полку.
– Получайте! Это теперь ваше – дарю! Он, – указывает на статую, –
теперь будет вам помогать!
Мари тихо улыбается…
В тот же день все формальности были закончены: договор подписан в
присутствии двух свидетелей – рабочих его гаража, который он (Хаим) держал в Старом Яффо, деньги, вырученные от проданной наспех квартиры на Украине, уплачены за съём на год вперёд.
– Всё, уезжай, ты нам больше сегодня не нужен! – отсылает он до
завтрашнего дня помощника. И – о чудо! – мне кажется, что я
действительно начинаю понимать незнакомую речь, основательно
приправленную жестами и экспрессией нашего нового неугомонного
друга!
Потом были долгие и трудные, прерываемые проклятиями в адрес этих бестолковых русских, уроки «жизненного» иврита, в результате
которых мы, вся семья, стали отличниками на официальных курсах
языка. Хаим стал нашим наставником по многим жизненно важным
вопросам: банк, больничная страховка, школы для девочек, поиски
первой работы…
Бурный, деятельный, обладающий незаурядными способностями,
превратившими его из простого марокканского работяги,
эмигрировавшего в Израиль тридцать лет назад с женой из Парижа, во владельца гаражей и гостиниц и всякого другого бизнеса поменьше в самом центре страны – в Яффо.
– Видишь? У меня руки чёрные, как у простого рабочего, – люблю
повозиться с машинами в моём гараже! А ведь я – миллионер! – гордо
вещает он, показывая мне руки, измазанные мазутом, с обломанными
ногтями, широкие, рабочие.
Часто он забирал нас на небольшие экскурсии по центру страны –
спонтанные, бурные! С лазанием по строительным лесам его новых,
отстраивающихся после векового забвения гостиниц, знакомством с
его рабочими – бездомными нищими, беспаспортными румынами,
которых он тут же кормил привезёнными из ресторана обедами.
– Смотри! Первый этаж с бассейном, рестораном и административным офисом уже готов. А на втором и третьем – апартаменты, я их сейчас отстраиваю заново!
Я задирала голову и с восхищением всматривалась в строительный
бедлам и размах! Девчонки с визгом носились по уже отстроенному,
пустому пока бассейну в ожидании неизменной порции мороженого
после каждой такой поездки в одном из яффских ресторанчиков.
Ах, Хаим, Хаим! Теперь, когда тебя уже несколько лет нет среди
живых – «сгорел на работе», сердце… – как мне понадобились твои
уроки гостиничного строительства. Теперь, когда я сама затеяла
гостиничку на Мёртвом море! Но об этом как-нибудь потом.
Я очень подружилась с Мари. Мы с ней ранним утром, часа в четыре,
тихонько царапались друг другу в дверь – условный сигнал – и убегали плавать на море.
Два километра вдоль берега каждый день, зимой и летом, с
обязательным омыванием холодной предутренней водой из душа
прямо на берегу, и бегом – домой. Я думаю, что таким режимом дня я с
успехом смывала с себя чернобыльские последствия и готовила тело к
физической работе, которая предстояла в недалёком будущем…
– Хаим! Хочу тебя попросить свозить на небольшую экскурсию, так –
по центру, отца моего мужа, он приехал погостить. Сам понимаешь,
мы без машины…
Он бросался возить моего свёкра из средней полосы России по
историческим местам, соборам и церквям Старого Яффо, показывая,
жестикулируя, рассказывая что-то взахлёб, обнимая ничего не
понимающего, но счастливого вниманием к своей персоне свёкра. А
что тут особенно понимать? Доброта не требует перевода…
– Мы решили купить квартиру, Хаим. Мне помогли с деньгами на
первый взнос. Мы съезжаем – скоро заканчивается годичный договор
на съём.
Они почти плакали, Хаим и Мари…
– Покупай эту! Я буду счастлив!
– Послушайте! Вы – лучшие люди, которых я знаю в этой стране! Но
квартира, которую я присмотрела, – в относительно новом доме,
прекрасно отремонтированная. Цена вполне приемлемая. В общем, мы съезжаем через месяц.
Они плачут.
– Святого Моше ты заберёшь с собой, – говорит он, поворачивается и
уходит.
Я часто встречалась с Мари на море. Мы каждый раз бросались друг
другу в объятья, как лучшие подруги! И каждый раз почему-то на глаза наворачивались слёзы – слёзы благодарности.
– Приходите на новоселье! Хаим очень просил! – бросается ко мне
Мари через год, увидев меня на пляже с подносами в руках, где я
работала официанткой в прибрежном ресторане в ожидании лучших
времён.
– Мы купили квартиру в новом доме – Хаим не захотел оставаться в
старой после вашего отъезда. Ты же знаешь, как он был привязан к
вам! – В глазах опять слёзы. – Но зато сейчас он весь в действии!
Квартира – чудо! Он приобрёл очень дорогие вещи: сплошной
антиквариат! Говорит, хочу пожить в своё удовольствие! – Глаза уже
сияют. – Приходите!
– Конечно, приду, Мари! Но приду одна. У дочек уже своя жизнь.
Старшая вышла замуж – рановато, в семнадцать лет. Но против любви нет аргументов. Младшая отпросилась учиться вместе с подругами в интернат, который находится в другом городе. Приезжает по выходным.
Мужа я, по-моему, уже окончательно потеряла – у него роман с
молоденькой девочкой, которая смотрит на него как на божество. Ну и правильно всё. Я-то уже давно от него не в восторге… Я приду, Мари!
В квартире их новой – настоящий рай! Именно так я себе и
представляла жизнь миллионера! Из окон – ничем не заслоняемый
морской пейзаж, на огромном солнечном балконе – неземной красоты белая итальянская мебель. В комнатах всё дышит достатком и широким размахом: картины в золочёных рамах, персидские ковры, медная сверкающая утварь в ванных комнатах!
Хозяева с гордостью показывают мне свои сокровища, водят по
комнатам, рассказывают историю приобретений, антикварные байки.
У меня теперь, кстати, тоже приличная коллекция живописи, и я
собираюсь выставить её в своей гостиничке на Мёртвом море. Но тогда я во все глаза смотрела на всё это великолепие и восхищалась! И любила их безмерно, дорогих моих друзей! И радовалась за них!
Обедали мы за огромным восьмиметровым дубовым столом с ручной
работы резными ножками. Когда наступила очередь неизменного
чёрного крепкого кофе, Хаим вдруг уставился на меня потяжелевшим
взглядом и бросил:
– Рассказывай!
Я рассказывала. Рассказывала долго, взахлёб, как маленькая девочка,
которой хочется выплакаться, высказаться; хочется, чтобы пожалели,
выслушали, погладили…
Хаим и Мари слушали молча, не перебивая, вникая в каждое слово.
Я высказалась. Повисла долгая тишина.
– Ты умная, взрослая, сильная. Выживешь! – сказал Хаим. – Я в тебя
верю!
А что ещё он мог сказать, дорогой мой миллионер с чёрными руками,
«шиз» с чистой душой ребёнка?
Мари первая увидела меня через улицу и бросилась наперерез
транспорту, что-то крича.
Я испугалась, что её собьют машины! Прошло два года с нашей
последней встречи в их чудесном доме. Многое изменилось с тех пор:
я работаю на престижной работе, развелась-таки со своим первым
мужем, учусь, строю карьеру. С девчонками тоже всё в порядке…
Мари что-то кричит, бежит ко мне и падает, буквально падает ко мне
на руки, плача:
– Хаим умер! Неделю назад! Сердце…
Стоим, обнявшись, посреди улицы, ревём обе в три ручья.
Я глажу щуплую, маленькую Мари. Слов нет. Что можно сказать в
такой ситуации?
Мы только молча раскачиваемся, обнявшись, в такт рыданиям Мари.
Как на волнах.
Visits: 95