«Мужчины и женщины по-разному относятся к сексу вне брака.
Женщины думают, что когда вы спите с кем-то помимо жены,
то отдаете той, другой, не только свою плоть, но и Душу. Но
мужчины знают, что это не так. Однако как объяснить жене,
что некую часть вас кто-то просто одолжил на ночь?»
(Федерико Феллини, Шарлотта Чандлер «Я вспоминаю…»)
I.
Июнь набирал силу: наполнялся сочными красками лета, горячил
воздух, пускал солнечные стрелы в окна домов, серебрил Волгу и
разбрызгивал ультрамарин по всему небосклону. А там, где ультрамарина не хватало, сгребал в кучу облака и лепил из них фантастические фигуры. Прохожие засматривались на них, гадая, что хотел сказать небесный художник? Пухлые фигуры менялись на глазах, вызывая восторг у детей и удивление у взрослых. Вот из пасти облачного крокодила вынырнул самолёт – вполне реальный, с чёткими очертаниями. Он широко развернулся и стал снижаться. Казань, как истинная модница, не стеснялась показать свои
достоинства тем, кто смотрел на неё с неба. Верхушки храмов и мечетей выглядели прекрасными стразами на её просторном наряде, притягивая взоры людей, прильнувших к иллюминаторам. Десять минут и самолёт стал частью этого наряда, распластавшись, как гигантская бабочка, на взлётно-посадочной полосе.
Толпа прилетевших пассажиров выстроилась вдоль транспортной
ленты в ожидании багажа. Вид перевёрнутых сумок и баулов разных
размеров, с лопнувшими упаковочными верёвками неприятно царапнули взгляд Степана, привыкшего нигде не задерживаться и путешествовать налегке. Он подхватил чемодан, на который указывала Инга, и поставил его на тележку.
– Спасибо, – сказала девушка.
Она выжидательно посмотрела на своего нового знакомого. Степан
улыбнулся, внутренне радуясь робкому блеску, мелькнувшему в её глазах.
– Вас встречают? – спросил он и тут же разозлился на себя за этот
вопрос, в котором таился намёк на совместную поездку в такси.
– Нет. А вас?
– Не знаю, мне нужно позвонить. Ну что ж, был счастлив иметь с вами беседу на гастрономические темы. Винные улитки и устрицы стоят того, чтобы о них говорить на высоте десять тысяч метров. Пока! Удачи!
Степан почувствовал, что его понесло, что сейчас он наговорит этой
милой девушке много сухих, ничего незначащих фраз, которые смажут приятное ощущение от знакомства. Он всегда так делал: начинал сыпать колкостями, когда не знал или сомневался, как поступить.
– До свидания, – сказала девушка.
Она недовольно повела плечом и быстро покатила тележку к выходу.
Степан положил телефон, который вертел в руках, обратно в карман пиджака и присел на скамейку. Он любил наблюдать за толпами народа в аэропортах. Лица пассажиров зачастую бывали более нейтральными, чем их движения и жесты, выдающие нервозность и суетливость. Степан давно заметил, что тело говорит о человеке больше, чем голос или мимика, поэтому всегда старался контролировать себя, особенно на публике, особенно там, где хотел
оставаться закрытым. Однако наблюдать уже было не за кем: последние пассажиры покидали зал прилёта, Степан мог видеть только их спины, все одинаково напряжённые, и тянущиеся куда-то вверх и вперёд затылки. Несмотря на отсутствие людей, он продолжал сидеть, словно что-то обдумывал. Постукивал носком туфли об пол. Заметил непроизвольное движение ноги, поправил ремень и встал. Закинул рюкзак на спину и лёгкими шагами вышел
из опустевшего терминала. Из встречающих в зале ожидания была только его жена. Она стояла с цветами в руках, в светлом платье до щиколоток, в танкетках, с пучком волос на макушке и улыбалась.
Красный букет гармонировал с цветом её губ… Увидев мужа, Ольга
бросилась ему на шею.
– Наконец-то! Здравствуй! Я уже, было, подумала, что ошиблась с номером рейса, хотела тебе звонить.
– Привет, моя радость! Забыл в самолёте очки, пришлось возвращаться и ждать, пока все выйдут, потому и задержался.
Степан поцеловал Ольгу в губы и отстранился, принимая цветы.
– Мы не виделись каких-то две недели, а такое чувство, что прошла целая вечность! Ты похорошела. Когда успела? В чём дело? Ходила к косметологу?
Ольга рассмеялась.
– Просто выспалась. Я просто выспалась без Павлика и без тебя. Только и всего!
Обнявшись, они направились к выходу из аэропорта. Степан недоверчиво посматривал на жену. Под рукой он чувствовал, как волнуется, вздрагивает и напрягается её тело. Что-то в ней изменилось! Что-то новое плескалось в её глазах, и даже привычный пучок рыжеватых волос на макушке выглядел по-новому: дерзко и вызывающе.
– Не смотри на меня так пристально! Всё дело в том, что я вдруг осознала: за двенадцать лет нашего брака мы впервые остались вдвоём.
– Действительно! Звучит заманчиво – два месяца свободы от родительских забот! Вдвоём! Ольга, – Степан остановился, вглядываясь в счастливое лицо жены: – одна эта мысль волнует меня больше, чем тогда, когда я на тебе женился.
– Не стой, идём, идём!
На улице подошли к своей «Audi». Ольга отключила сигнализацию.
– Я поведу, – сказал Степан, открывая жене правую дверцу и передавая ей цветы.
Автомобиль легко тронулся с места. Навстречу поплыли улицы. Степан и Ольга родились и выросли в Казани и ни за что на свете не променяли бы этот город на другой.
– Какой прорыв в отношениях. Как это по-родственному! – воскликнула Ольга. – Твои родители наконец-то согласились взять Павлика. За столько лет – первый раз. Не понимаю, жить в Анапе и не забирать внука на лето?
– Мальчик повзрослел, ему десять. Пойми, они боялись ответственности, но всегда были рады нам троим. А нынче решили устроить для нас отпуск.
– Что ж, воспользуемся на полную катушку! А в августе махнём к ним, на море.
Степан включил радио и стал похлопывать пальцами по рулю – в такт музыке. Ольга взглянула на руки мужа. Тень испуга волной пробежала по её лицу.
– Ты снова без обручального кольца? – Она дотронулась до безымянного пальца Степана, словно проверяя, не почудилось ли ей? – Твоя привычка снимать кольцо, стоит тебе выйти из дома, не нравится мне. Ты знаешь об этом.
Степан досадливо поморщился, непростительная забывчивость!
– Перестань. Мы же договорились, раз и навсегда, не обращать внимания на мелкую атрибутику. Забыла?
– Не забыла. Но для меня загадка, почему, когда мы вместе, ты носишь кольцо, а без меня снимаешь его?
– Никаких загадок. Ты ведь знаешь, у меня индивидуальная непереносимость любого металла на своём теле. Мне тесно. Мне жарко с кольцом. Прекрати, допрос, пожалуйста!
Ольга взглянула на цветы и вдруг метнула их на заднее сиденье. Боковым зрением Степан успел заметить брезгливое недовольство, которое исказило её губы. С чего бы это?
– Ну, хорошо, смотри, я надеваю кольцо! Задохнусь, но буду носить, если ты так хочешь.
Он достал из нагрудного кармана кольцо и надел его на палец. Словно нарочно, оно не хотело возвращаться на место: видимо, за время полёта руки слегка отекли. Эдакая неловкость! Радость от встречи была испорчена. И как можно было забыть о кольце? Первый раз такая оплошность. Музыка в салоне казалась нарочито бодрой, подчёркивающей драматизм момента. Степан с беспокойством косился на жену, проверяя степень её гнева. Увидел, что она стала нервно теребить мочку уха, и свернул с дороги. Припарковал автомобиль рядом с кафе.
– Ты не против капучино?
Ольга покачала головой и вышла из машины вслед за мужем.
Они попросили кофе. Пока заказ выполнялся, молча дулись друг на друга, придумывая аргументы в пользу своей точки зрения насчёт обручального кольца. Степан не дал Ольге сказать первой, чтобы, – он знал это наверняка, что так оно и будет, – не пролились слёзы. Слёзы вызывали у него жуткое чувство растерянности, делая его безоружным и слабым. Это вовсе не означало, что с их помощью жена могла добиться чего хотела, но получить для себя передышку – запросто. Ольгу нельзя было назвать плаксой. Она пускала слезу в особо патетические моменты, когда уже не хватало слов. По ощущениям Степана такой момент приближался, хотя слов было сказано немного. И это тоже было новым. Обычно Ольга долго, эмоционально шумела, бросая в воздух банальные фразы о кольце как о символе верности, чем очень смешила Степана, который не признавал символов. Для него кольцо оставалось простым украшением, не более. Он считал, что любовь не исчезнет, если он его снимет. Видя, что муж смеётся, Ольга начинала плакать, а Степан под воздействием её слёз впадал в прострацию. Дело заканчивалось поцелуями и заверениями в любви. А сегодня – ни шума, ни эмоций, сразу – слёзы. Что случилось?
Кофе оказался вкусным, как оба любили, с корицей. Молчание, против обыкновения, затянулось. Что-то сегодня шло не так, как всегда: похорошевшая Ольга, её дерзкая причёска, взволнованность тела, брезгливость в движениях, ни капли намёка на слёзы по поводу отсутствия обручального кольца у Степана, и это невыносимое молчание, не обещающее ничего хорошего.
Одновременно допили кофе и синхронно промокнули рот салфеткой.
– Дорогая. Ты знаешь, ты – моя жизнь. Я дышу тобой!
Губы Ольги дрогнули. Атмосфера над столиком забурлила патетикой, готовой обрушиться на сидящих грозовой бурей. У Степана немного отлегло от души: если Ольга заплачет, ситуация будет спасена.
– Любовь моя, – он дотронулся до её щеки, – ну, снял кольцо. Ну, надел кольцо, какая разница? Зачем прибавлять важности какому-то пустяку?
Против ожидания ласковое прикосновение не размягчило Ольгу, напротив, словно встряхнуло её. Она отвела руку мужа и вперилась взглядом в кофейную гущу, зловеще чернеющую на дне чашки. Когда надоело рассматривать кофейные разводы, резко вскинула глаза на Степана. На её лице читалось удивление, граничащее с разочарованием.
– Пустяк, говоришь? Любая мелочь может обернуться нешуточной проблемой. Нам, врачам, это известно лучше всех. Сначала пустяк, а потом шлейф болезни длиною в жизнь, – сказала неожиданно жёстко, упрямо.
– Не сравнивай медицину и обрядовость традиций. Ведь кольцо – это всего лишь традиция.
Ольга подняла ладонь, жестом останавливая мужа, не позволяя ему продолжать разговор в ироническом тоне, что было очень характерно для него, и заявила:
– Сегодня, ещё до того, как увидела, что ты без кольца, я подумала, что ты, возможно, изменяешь мне.
Степан едва удержался, чтобы не вздрогнуть бровями и не сжать губы, что бы означало, что жена попала в точку, и дальнейший разговор был бы бесполезен. Ольга знала за мужем привычку в любой ситуации вести себя сдержанно, но брови! Они дёргались сами по себе, их ровная дуга ломалась, когда Степану приходилось соглашаться с тем, с чем ему не хотелось соглашаться. Делая вид, что ей безразлична мимика супруга, Ольга продолжила, изредка опуская взгляд в чашку, будто читала там что-то, что подсказывало сейчас нужные слова:
– Ты появился… весь такой мачо-мачо! Модный, спортивный, по виду не бедный. Я поймала себя на мысли, что никогда не встречала тебя из поездки, ведь мы всегда летали вместе! Я и цветы купила. Представь, там, в зале ожидания, ты несколько минут был для меня чужим, незнакомым человеком. Меня это ужасно заинтриговало и взволновало! Похоже на то, как если бы чувства ошпарило кипятком! В одну секунду они обновились, обострились. Обнажились!.. как обнажается нерв при вскрытии зуба. Этим обнажённым нервом я вдруг почувствовала всего тебя. Смотрела и чувствовала каждую твою клеточку. Невероятное ощущение. Почему так было? Не знаю. Всего две недели разлуки! А показалось, будто ты – это уже и не совсем ты, а кто-то ещё и другой, который потеснил тебя и поселился в тебе – по соседству с прежним.
Степан хотел перебить жену и сказать, что такой фантазии и придумать невозможно, что нерв не может реагировать на человека, но вспомнил, как тонко Ольга чувствует нюансы его настроения, и промолчал. Тем более, что она взглянула на него взглядом, которым умудрялась пригвоздить пациента к креслу и которым никогда не смотрела на него раньше.
– Да, да, знаю, верю, что любишь меня! – Она приглушила взгляд и радужно, чарующе улыбнулась. – И я тебя люблю. Мы срослись душами, телами. У нас всё в порядке. У нас сын. Своя клиника, пусть маленькая, но своя. Мы с тобой успешные люди. Но сегодня… сегодня я почему-то подумала, что ты, возможно, изменяешь мне. Раньше такая мысль не приходила в голову. Может быть, потому что не было времени об этом подумать? Вечная спешка, вечная боязнь не успеть что-то сделать… Ты отвёз Павлика к родителям, вернулся, вышел… я взглянула на тебя по-новому. Внутренне ужаснулась, но быстро успокоилась, прогнала страшную мысль. А потом увидела, что ты без кольца. Его отсутствие на твоей руке… после того, что я почувствовала, увидев тебя! Ты снова стал чужим. Мысль о твоей неверности снова пронзила меня. Не прошло и десяти минут, как мой нерв снова оголился, и я почувствовала, что меня снова ошпарили! Я вспомнила, как часто наши знакомые передавали мне, что видели тебя без обручального кольца, как мы с тобой разговаривали о важности символа, и как я несерьёзно относилась к этому вопросу…
– Ты не должна так думать, так говорить, – возразил Степан, воспользовавшись секундной паузой, когда Ольга смотрела на кофейную гущу, слегка покачивая чашку. – Я люблю тебя. Трепещу, как мальчишка, когда ты просто улыбаешься мне. А когда целуешь, мир вокруг рушится, я ничего и никого не слышу. Остаёмся лишь мы с тобой. Ольга! Вспомни студенчество, весь институт знал о моих выкрутасах под твоими окнами: сальто-мортале и признания в любви, выложенные из цветов. Нет, определённо, ты несёшь чепуху!
Степан разозлился на себя, второй раз в это утро. Сейчас он тоже не знал, как поступить: засмеяться или оскорбиться? Нутро подсказывало, что ни тот, ни другой вариант не подходят, потому что было не смешно. А убедительно сыграть оскорблённого необоснованными подозрениями человека мешала записка с номером телефона Инги, лежащая всё в том же нагрудном кармане рубашки, где недавно лежало обручальное кольцо.
– Послушай, милая. Мы с тобой современные люди, и каждый из нас не чурается контактов с противоположным полом! Мужики обращают на тебя внимание! Я люблю, когда на тебя смотрят. Это меня здорово заводит. Почему же и мне нельзя взглянуть на другую женщину?
– Гляди сколько хочешь. Но кольцо… ты снимаешь его.
– Заладила: «снимаешь, снимаешь»! С меня не убудет, если я с кем-то пофлиртую… без кольца. Это игра, драйв, что-то вроде подзарядки. Что с того? Моя любовь к тебе не уменьшится, потому что моя душа принадлежит тебе одной! Всё остальное не в счёт, всё остальное – треск бенгальского огня! Хлопушки для развлечения! Маскарад, клоунада, назови это, как хочешь. Это всё, что угодно, только не любовь, только не та душевная близость, которой мы так дорожим. Но ты ведь не хочешь видеть меня угрюмым хлыстом?
– Уж лучше угрюмый хлыст, чем измена…
– Измены нет. А если бы и была? Страшна не измена телом, а измена душой. Ты согласна?
– Где же эта грань – между душой и телом? Её нет.
– Когда ты ковыряешься в зубах пациента, что ты лечишь, душу или тело?
– Неэтичный вопрос.
– Отчего же? Вполне этичный. Ты лечишь тело. А вот если клиент полезет к тебе со своими жизненными проблемами, и тебе придётся его успокаивать, то это будет касаться его души. Значит, разделение всё-таки существует.
– Грубо звучит. Очень по-медицински.
– Пусть грубо. Зато правдиво.
– Если есть разделение, граница, как ты говоришь, значит, существует вероятность нарушения этой границы. Нельзя заниматься чем-то, отключаясь от души. Разве душа покидает тело в момент, когда кто-то кому-то с кем-то изменяет? Нет, не покидает. Или она спит? Вряд ли. Выходит, нельзя разделить физическую измену и духовную, любовную.
– Не утрируй. Ты понимаешь, о чём я говорю, но специально утрируешь.
– Согласна, иногда похоть бывает проворнее любви. Но это не означает, что, изменяя, человек не одухотворяет свою измену. Одухотворяет! Пусть несколько минут, но всё же человек находится в состоянии блаженства, счастья. А это уже из области духовных понятий.
– Измена телом – пустяк. Тьфу! Плюнул и пошёл. Отковырнул кусочек, бросил и забыл. Главное – не изменить душою.
– Как просто у тебя. По мне, так физическая измена – это что-то вроде кариеса, долго не замечаешь, а потом глядь – дыра. Дыра в душе.
– Договорилась! До дыры в душе. Нет, я мыслю гораздо примитивнее: снять обручальное кольцо – это не измена.
– Ты прав. Мы слишком углубились, всё хорошо! – Ольга встрепенулась, улыбнулась и встала. – Пойдём. Будем считать, из-за долгой разлуки на меня нашло наваждение. Всё банально и старо: отпустила мужа и сразу страхи! Согласна, так можно дофантазироваться до чёртиков в глазах. Не сердись, милый, я очень скучала.
– И ты не сердись, извини своего плохиша. Надо было лететь со мной!
– Ты же знаешь, нельзя клиентов оставлять надолго, разбегутся! Нам нужно приберечь время на август.
Степан расплатился. Они вышли из кафе, сели в машину и поехали домой, лукаво переглядываясь, целуясь на светофорах, забыв о недавней размолвке.
II.
Июль, летний король-самозванец, захватил город, заявив о своём захвате пением птиц и цветением клумб. Приказал – и жара поглотила город: раскалила здания и дороги, шапкой нависла над каждым фонтаном, проникла во все дворы и так близко прильнула к поверхности Волги, что и на берегу реки люди не находили спасения. Королю же всё мало – поднатужился и сделал воздух густым, вязким, прилипчивым, вынудил всех сидеть дома. Казалось, в этом пекле блаженствовали одни улицы, обрамлённые с обеих сторон рядами деревьев, которые бросали густую тень на тротуары. Но это только казалось: стоило выйти из прохлады автомобиля, как тело тотчас обжигалось горячим воздухом, а голова становилась мокрой. И лишь по вечерам наступало небольшое облегчение. Вечерами Казань, томная красавица, источала тепло и негу, принимая в свои объятья всех, кто жаждал встречи с ней после сидения в душных квартирах.
Степан наслаждался июльской погодой. Солнце подогревало его, всё в нём бурлило и требовало выхода. Он чувствовал себя бодро в отличие от Ольги, которая пряталась от жары за городом. После работы Степан отвозил жену на дачу к её родителям, а сам возвращался в город, в квартиру, где они, по его настоянию, затеяли небольшой ремонт.
– Надо воспользоваться отсутствием Павлика и поставить в его комнате новые батареи, давно пора. Заодно и линолеум снять и покрыть всё паркетной плиткой.
Ольга вяло согласилась. Не соглашаться было нельзя: и батареи, и линолеум требовали срочной замены. Если бы Степан не стал стоматологом по настоянию своих родителей, тоже медиков, он стал бы строителем. Всё у него спорилось и ладилось, когда он принимался благоустраивать квартиру или помогал тестю в работе на даче. Ольга радовалась, когда смотрела на мужа, занятого хозяйством. Однако нынче её душа не лежала к ремонту, возможно, из-за жары или по необъяснимому внутреннему протесту, от которого она не могла отделаться. Должно быть, она ждала, что волшебные дни, случившиеся после двухнедельной разлуки, продолжатся и продлятся до самого отъезда. Но на город упала жара, и Ольга сникла.
– Ты не сердишься на меня? Я, как рыба, выброшенная на берег…Пациенты все такие капризные: то им жарко без кондиционера, то холодно. Не угодишь. Не сердишься? – спрашивала она, когда муж возвращался поздним вечером из города. Родители, как правило, уже спали.
– Не сержусь, – отвечал Степан, нежно целуя жену. – Потерпи. Ещё месяц и поедем на море.
Каждый раз он привозил устрицы, ещё тёплые, и холодное пиво. Устраивались на веранде и отдыхали, наслаждаясь ночной свежестью и обществом друг друга. За ними подглядывала луна, и мигали первые звёзды. Казалось, всё говорило о скором отпуске.
– Почему вдруг устрицы? – удивилась Ольга, когда супруг в первый раз открыл перед ней тщательно упакованное блюдо. – Не знала, что ты любишь их. Да и я не фанатка. Хотя, согласна, неплохо, очень даже неплохо. Вкусно!
– Именно потому, что не фанатка, и решил угостить тебя. Может, понравится? Всё остальное слишком буднично и не достойно этого вечера. К ним бы нужно подать вино, но вино ты не любишь.
– Не беда! В соединении высокого и низкого – устрицы и пива – таится тот самый изыск, который делает трапезу неповторимой. Почему ты не ешь?
– Это тебе. Я обойдусь пивом.
– Кто это придумал, что символ женской сексуальности – устрицы?
– Наверное, китайцы.
– Впрочем, какая разница? Главное, что попали в точку. Посмотри на них, кажется, сама нежность! Робость, податливость! Скромность! А проглядишь, не заметишь изъяна и можно отравиться.
– О каком изъяне ты говоришь?
– Нельзя употреблять в пищу устрицы, которые даже слегка приоткрыты, которые впустили в себя частицу внешнего мира, воздух или воду. Только те, чьи створки крепко закрыты! Иначе съел и – отравился. Так и любовь: если её створки нарушены и запущен кто-то третий, такой любовью можно отравиться. Любовь с изъяном.
Степан поставил бокал с пивом на стол и спрятал руки под столом, сжав их.
– Фу ты. Неожиданная ассоциация.
– Да, точно, любовь с изъяном. Впустишь третьего и отравишься с непредсказуемыми последствиями.
– Оля! Что на тебя нашло? Тебе не понравились? Можно перейти на миндальные орешки.
– Извини, извини! Действительно, накатило. Не обращай внимания. Устрицы очень понравились!
Больше Ольга не возвращалась к сомнительной теме, тихо уплетала устрицы, прихлёбывала пиво, слушала мужа, смотрела на звёзды и мечтательно вздыхала. Степан с беспокойством несколько раз ловил выражение странной задумчивости на её лице, но спрашивать не решался. Зачем провоцировать грустные разговоры? После встречи в аэропорту он специально снял и оставил обручальное кольцо в ванной, не надевал два дня. Ольга видела. Видела и промолчала. Переложила кольцо подальше от раковины и ничего не сказала. Степан сделал вывод, что жена поняла его. Однако в голове свербела подлая мысль о том, что она, как и он, сделала это специально – демонстративно. Иногда вместо устриц Степан привозил виноградных улиток и суши, что было не менее экзотично и так же вкусно. Пару раз Степан задерживался в городе допоздна. Заранее предупреждал Ольгу и возвращался на дачу, когда супруга уже спала. Утром они вместе ехали в клинику, после обеда Степан привозил Ольгу на дачу, а сам мчался в город. И так – весь июль.
В конце месяца ремонт закончился, и они вдвоём отправились осматривать квартиру. Ольга босиком прошлась по комнатам, наслаждаясь теплом напольного покрытия, с удовольствием ощущая его идеально ровную поверхность.
– Послушай, – спохватилась она, – а кто выбирал цвет паркета? У нас не было разговора на эту тему. Бежевый? Слишком просто, на мой взгляд. Я бы выбрала что-то более драматичное, тёмный орех, например. Почему ты не спросил у меня?
– Вот как? Был уверен, что тебе понравится. Ведь ты обожаешь этот цвет, разве не так? Шторы, бра, торшер… Твои сумочки наконец.
– Любила… да, конечно. Я любила бежевый оттенок. Но сейчас вижу, какая же это гадость. Любое пятнышко будет заметно.
Ольга задержалась напротив зеркала и оглядела себя: платье висит, локти торчат.
– Жара пошла мне на пользу, я похудела. Ты не находишь?
Степан встал рядом с женой и недовольно посмотрел в зеркало. При слове «гадость» его скулы затвердели.
– И ты похудел, – заметила Ольга, не замечая недовольства в глазах Степана. Она похлопала его по крепкому прессу и оглядела – всего. – Хм. Стал поджарым, как молодой олень. На море только собираемся, а ты успел загореть. Когда?
– Давай-ка по порядку, хорошо? Что ты насчёт паркета? Не понравился? Так уберём. Завтра же позову рабочих и сковырнём, чтобы глаза не мозолил!
– Зачем? Пусть остаётся. А пятна будем затирать. Согласен? Это на душе пятно не ототрёшь, а на паркете – запросто! Забудь, милый.
Она продолжала разглядывать себя и супруга в зеркале. То, что она видела, нравилось ей: темноволосый мужчина, широкоплечий, подтянутый, с открытым приятным лицом и худощавая миловидная женщина с кошачьего вида глазами.
– Глянь, какие красавцы! Классика жанра, как говорит мама, – сказала Ольга, поворачиваясь к мужу. – Что с тобой? Почему такое озабоченное лицо? Я тебя расстроила с паркетом? Ты старался, а я… Извини, извини, милый!
– Нет уж, подожди. Скажи, какая связь между этим чёртовым паркетом и душой?
– Прямая. Смотри, если на зубе появилось пятно, нужно срочно идти к врачу и сверлить, чистить зуб. Паркетную грязь можно отмыть. А если пятно появилось на душе? К какому врачу идти и что делать, чтобы это пятно исчезло?
– К священнику. Однако я не понимаю…
– А если человек неверующий? – перебила Степана Ольга.
– Тогда к психологу.
– А если к психологу нет доверия, да и денег на него нет, тогда что?
– Тогда нужно поговорить с кем-нибудь, кому доверяешь… К чему это ты?
– К тому, что мы с тобой давно не разговаривали по душам.
– Ты обнаружила пятна на своей душе?! Возможно ли это? Ты самое чистое создание, которое только можно представить! Не придумывай.
Степан обнял Ольгу. Мышцы лица расслабились, скулы снова сделались похожими на зрелые груши, круглая часть которых поднималась, когда Степан хохотал. У Павлика были такие же скулы, и такие же, как у Степана, стального цвета глаза. От Ольги сыну достался характер: упрямый, въедливый, дотошный.
– И на солнце есть пятна, – отвела Ольга тоном, далёким от иронии, сквозившей в словах Степана.
– Или ты захотела мою душу прополоскать? – Степан изумился своей догадке.
– Ну, что ты, – таинственно усмехнулась Ольга и выскользнула из объятий мужа. – Ты ведь знаешь, я берегу руки для работы и стираю только в машинке.
В этот день они остались дома и поужинали бутербродами. Степан предложил съездить в ресторан, где он покупал по пути на дачу улитки и устрицы, но Ольга отказалась.
– Надоело, – сказала она, нарезая хлеб, сыр, колбасу. – На мой взгляд, высокая кухня хороша в разумных объёмах. Когда её много, хочется убежать и вернуться к простоте, к чистоте вкуса. Вот устрицы. Откровенный обман. Человека заставляют поверить, что это полезно и вкусно. Но вкусное можно смаковать, продлевать ощущение. Попробуй это сделать с устрицами – не получится. Без лимона не проглотишь. Так иногда бывает в любви – хочешь, чтобы она была вечной, хочешь смаковать её, наслаждаться, а чувствуешь безвкусную пресность. Где взять такой лимон, способный придать новые оттенки любови? Ты не знаешь? Где найти живую воду?
– Не грусти, родная. Наша любовь не нуждается в допинге. Для меня как будто и не было этих двенадцати лет. Только сын заставляет иногда задуматься о времени.
– Я слышала твои слова много раз. Но сейчас они звучат уныло. Они – как выжатый лимон! Хотелось бы сбрызнуть, а сока нет. И всё же? Где найти живую воду?
– Знаю один волшебный рецепт. Нужно открыть холодильник, достать шампанское, налить в бокалы, положить на тарелку бутерброды, отнести всё в спальную. Вернуться за тобой, взять тебя на руки …и держа тебя на руках, вот так, войти в нашу спальную.
Ольга засмеялась, очутившись в объятиях мужа, и стала болтать ногами.
– Ах, – сказала она шутливо, – если бы не надоевшие устрицы и не бежевый пол! Всё было бы, и впрямь, волшебно!
III.
Август обрушился на город холодными ливнями. С короткими промежутками они полоскали улицы, скверы, дома и городские площади. Словно кто-то небесный, отчаявшись испепелить город жарой, решил потопить его в дождевом океане. Казань погрузилась в грязный водоворот. Солнце исчезло. Грозовые тяжёлые тучи закрыли всё небо. Ни единого просвета! Только всполохи молний, неровный свет фонарей и мерцание автомобильных огней. Земля не успевала впитывать воду. Пенные потоки бежали по улицам, соревнуясь в скорости с ветром, который яростно теребил дождь, как будто хотел помешать ему падать на город. Волга стала чёрной, вспухшей, одичавшей. Река бесновалась между берегами и была похожа на гигантского фантасмагорического удава, зажатого с двух сторон и стремящегося на свободу. В природе всё клокотало, шипело, гремело и трещало…
Степан и Ольга готовились к отъезду в Анапу. Чемоданы были уложены, билеты куплены, родители и сын предупреждены. Правда, была опасность, что авиарейс отменят из-за непогоды. Однако всё обошлось, четвёртого августа ливень прекратился, и вновь стало жарко. Жарко, душно и влажно. Оставался один день до отъезда, делать было нечего. Утром Степан просматривал газету.
– Глянь-ка, – сказал он, – в нашем торговом центре «Южный» начался ретро-показ итальянских фильмов. Может быть, сходим?
– С радостью, – ответила Ольга. – Что идёт?
– Сегодня вечером «Сладкая жизнь» Феллини.
– Отлично! Может быть, не очень подходящее начало для отпуска, но для продолжения нашего разговора об измене вполне подойдёт.
– Стоит ли продолжать? Я думал, ты забыла… Нет, не пойдём.
– Я тоже так думала. Но ты назвал фильм, и я почему-то вспомнила. Пойдём, пойдём! Хороший фильм, тебе понравится. А потом погуляем. Погода чудесная. Завтра будем на море!
Степан нехотя согласился. Ему не понравилось упоминание о давешнем разговоре, который, как ему казалось, был давно исчерпан. Оказывается, нет, оказывается, осадок у жены остался. Ну, что ж, нужно постараться и за время отпуска вернуть в их отношения трепетность и доверительность, вернуть то, что Степан ценил превыше всего в браке с любимой Ольгой. Сейчас ему хотелось этого, как никогда раньше. Его летняя интрижка, продлившаяся чуть дольше обычного, наскучила ему. Можно сказать, опротивела. Он порвал с Ингой, но чувствовал беспокойство, которое – он так надеялся на это – должно будет пройти вдали от Казани, в Анапе. Ему не терпелось улететь, поэтому мысль скоротать вечер в кинотеатре показалась заманчивой. Что касается Ольгиных мрачных, вполне заслуженных намёков, то их можно нейтрализовать словами о любви. Интрижка закончена, советь чиста, поэтому убеждённости хватит на то, чтобы разуверить Ольгу в её подозрениях.
После ужина они пешком прогулялись до торгового центра. При малейшем дуновении ветра с листьев деревьев на них падали крупные прохладные капли дождя, напоминая о недавнем ливне. Степан решил приступить к разговору, не дожидаясь, когда Ольга начнёт делать намёки – как иголки вгонять в тело!
– Ливень закончился. К тому времени, как мы выйдем из кинотеатра, высохнут все деревья, и от него не останется и следа, как будто и не было. Так и с физической изменой: какой бы бурной она ни была, итог один – испаряется без следа, как дождевые капли на листьях. Чего не скажешь о любви, которая всегда имеет след в душе: грусть или радость. Страдание или ощущение счастья.
– Вроде бы и так… Но! Посмотри, сколько поломанных веток повсюду! Сбитые цветы. Ещё недавно они цвели и благоухали, а сегодня – в грязи. Безжизненные. Так и с изменой. Как подсчитать количество живоносных душевных веток, погубленных изменой? Это только кажется, что тот, кто изменяет, не иссушивает свою душу. Только кажется, что – плюнул и дальше пошёл. Может так получиться, что и плевать станет нечем.
Степан был не рад, что начал разговор.
– Предлагаю больше не возвращаться к этой теме. Зачем? Моя любовь к тебе сильнее всех ураганов и ливней! – произнёс он с таким жаром, что Ольга невольно рассмеялась.
– Ты мальчишка! – воскликнула она. Её голос источал любовь. – Главное, не наломать веток.
Они направились ко входу в кинозал.
Во время фильма Степан держал руку Ольги и касался коленом её ноги. История итальянца Марчелло произвела на него впечатление. Он несколько раз оборачивался и шептал:
– Какой пентюх! Сволочь. Ну и мразь.
Настроение его улучшилось. Невольно он сравнивал себя с героем картины и находил, что ему в его интимных похождениях далеко до Марчелло, низость которого не лезла ни в какие ворота. По сравнению с журналистом Степан видел себя в выигрышном свете: у него была Ольга, любимая, всё понимающая, всё прощающая красавица-жена. Из благодарности к ней он поднёс её руку к своим губам и поцеловал, на что Ольга отреагировала долгим внимательным взглядом.
По окончании сеанса Степан многозначительно молчал, пока они пробирались между рядами кресел, а после, оказавшись в вестибюле, принялся разглагольствовать:
– Сладкая жизнь, разбавленная ложкой дёгтя. Понимаю, что ты имела ввиду, когда говорила о душевном кариесе. Здесь тот случай, когда любое лечение бесполезно. Дно, с которого не поднимаются.
– Как ты пессимистичен! Подожди пять минут, я куплю воды.
Ольга вернулась в тот момент, когда Степан разговаривал с незнакомой ей девушкой. Девушка с настырным видом что-то твердила её мужу, презрительно дёргая губами и окидывая его взглядом с головы до ног и обратно. Вперемешку с презрением она проявляла нежность, когда её спина выгибалась, а руки тянулись к шее Степана. До Ольги донеслись несколько горячих слов девушки. Казалось, ещё минута – и она влепит Степану пощёчину. Он бросил в ответ пару тихих резких слов, после чего девушка вдруг побледнела и убежала.
– Это твоя баба? – насмешливо спросила Ольга, подходя к мужу с бутылкой воды в руках.
– Это моя пациентка, – спокойно ответил Степан.
Но Ольга успела заметить, как дрогнули и сломались дуги его бровей. Как они превратились на несколько секунд в агрессивные корявые полоски, посылающие в пространство враждебные флюиды. Она успела это заметить, прежде чем Степан овладел собой и расправил брови. И тотчас испуг отразился на её лице, как будто она увидела не изменившиеся брови мужа, а нечто ужасное, что заставило подломиться её колени. Ольга села настоявший рядом стул.
– Что с тобой?
Степан едва не порвал горлышко бутылки, когда открывал её.
– Выпей!
Он поднёс воду ко рту Ольги.
– Что ты себе вообразила? Это моя пациентка, говорю же тебе! Ругала меня, за то что у неё разболелся залеченный зуб.
– Пациентки не кричат о прохладе нового паркета в твоей квартире. Прохладе, которую эта девица чувствовала своей спиной… – поблекшим голосом ответила Ольга.
– Тебе послышалось, ты, как всегда, фантазируешь!
– Да, да… кроме того, что послышалось, мне ещё и привиделось, как девица едва не влепила тебе пощёчину. Наверняка после того, как ты сказал, что ты здесь с женой. Она хотя бы знала, что ты женат?
Степан молчал.
– Значит, не знала…
– Оля, это не стоит твоего внимания. Это не касается тебя и нашей любви!
– Ну естественно. Это касается только твоих причиндалов, которые у тебя в штанах и которые существуют сами по себе, отдельно от твоей души. Может, у тебя и души-то нет? Одни половые аксессуары, которые ты используешь, когда хочешь облегчиться?
– Я устал повторять: от моей любви к тебе не убудет, если я кому-то кину частицу себя. На время! Ты можешь понять, что моя любовь к тебе и эта девица – несовместимые вещи, существующие в разных мирах?
– Нет, всё существует в одном мире, только разные двери… Ты подлец, Степан. Я не хочу на море. Сдай мой билет, лети один и привези нашего сына.
По виду жены, вмиг уставшей, посеревшей, с выражением ужаса в глазах, Степан понял, что переубеждать её бесполезно. Когда дело касалось принципиальных вопросов, Ольга была несгибаемой. Эта черта её характера иногда выводила его из себя. Чем категоричнее была жена, тем сильнее хотелось сопротивляться ей. Вот и сейчас вместо угрызений совести Степан почувствовал страшную злость на неё и на Ингу. На первую из-за того, что всё поняла; на вторую… дёрнула же нечистая сила принести Ингу в «Юбилейный» на тот же сеанс, на который пришли они с Ольгой! Случайность? Конечно же, да, только очень закономерная. Подспудно он всегда ожидал подобного, слишком уж часто его заносило – «налево».
Через две недели Степан и Павлик прилетели в Казань. Они вышли самыми последними из багажного отделения: потерялся и долго не появлялся на ленте чемодан сына. В зале ожидания, как и в прошлый раз, Ольга была одна. Без цветов. В светлых джинсах, рубашке, коротко стриженая. Увидев мать, Павлик бросился ей навстречу. Они обнялись.
– Какая ты красивая, мама!
– А ты очень вырос, почти догнал меня, загорел! Волосы выцвели.
Положив руку на плечо сына, Ольга увлекла его к выходу.
– Мама, а папа?
Павлик в недоумении остановился и посмотрел на родителей.
– Ах, да, – сказала она через силу, – здравствуй, Степан.
– Здравствуй, Оля. Хорошо выглядишь, снова отоспалась без нас?
Увидев, что Ольга не отреагировала на шутку, заметил:
– Извини. Сегодня вижу, что без парикмахера не обошлось. Ты очень изменилась, помолодела.
Снова не дождавшись ответа, замолчал и молчал всю дорогу, пока ехали на дачу, не мешал разговору матери с сыном. Вёл машину и думал о том, что требование Ольги отвезти Павлика на дачу не предвещает ничего хорошего. На его вопрос, почему едем не домой, жена ответила, что дед с бабушкой очень соскучились по внуку. После семейного, радостного обеда, который омрачала Ольгина демонстративная холодность по отношению к Степану, бабушка с дедушкой завладели Павликом. Увели его на второй этаж, оставив Степана и Ольгу на веранде, наедине друг с другом.
Ольга приготовила кофе, разлила в чашечки, поставила на стол.
– Я сделала аборт, – будничным тоном произнесла она.
Сказала, как о чём-то пустячном, но в Степана словно вонзилась стрела.
– То есть… то есть ты хочешь сказать, что была беременна и не сказала мне этого? Не могу поверить…
Он побледнел и тяжело дышал.
– Да, я была беременна и хотела тебе сказать перед отъездом в Анапу, думала, скажу после кино, когда будем гулять.
– И ты не посоветовалась со мной?! Не верю. Это ведь не цвет паркета, а наш ребёнок, о котором мы мечтали и предприняли столько усилий, чтобы это стало возможным! Оля, неужели это правда?! Почему?!
– Правда. Могу показать выписку из клиники, но, думаю, ничто уже не имеет значения. Да, я не посоветовалась с тобой. Зачем? Я подумала, раз ты можешь разбрасываться собой, одалживать своим бабам частицы себя, значит, и я имею право разрешить доктору, вынуть из меня частицу.
– Но… это была наша общая частица! НАШ ребёнок! О котором я имел право знать!
– Твоя сладкая жизнь, Степан, закупорила твою душу, она перестала дышать и чувствовать мою боль. Всё, хватит. Ты поезжай сейчас, да, прямо сейчас домой, собери свои вещи и уходи. Куда хочешь. Павлику я постараюсь объяснить… Уходи.
– Оля, не спеши. Мы поговорим об этом подробно, не сегодня, завтра! Что же ты наделала…
Степан крупными шагами ходил по веранде, то сжимая голову руками, то воздевая их к потолку. Он отказывал верить в реальность происходящего и смотрел на Ольгу широко открытыми глазами, выискивая в ней намёки на прощение и не находил. Где прежняя Ольга, которая, подозревая, всё прощала ему, воспринимая мужа со всеми его «прибамбасами», как она часто говорила? Перед ним была незнакомая женщина.
– Уезжай, Степан. Пожалуйста. Я ещё не оправилась, мне нужно отдохнуть.
Степан бегом поднялся на второй этаж, пробыл там недолго и вернулся. Хотел обнять на прощание Ольгу, но она отстранилась, отвернулась к окну и не стала смотреть, как муж выходит из веранды, как закрывает за собой дверь и идёт к машине.
Ехать домой и собирать чемодан? Бред. Это не может быть правдой. Невыносимо! Ребёнок. У них с Ольгой могла быть девочка, о которой они так мечтали. Ольга после первой тяжёлой беременности долго лечилась, чтобы иметь возможность родить ещё одного малыша. И вот…
Степан поехал по направлению к набережной, остановил машину и вышел на берег Волги.
Был разгар августовского тёплого дня. Лето подходило к концу. Люди спешили воспользоваться последними тёплыми деньками, замечательными тем, что в них ещё держались остатки июльской жары и уже чувствовалась приближающаяся прохлада осени. Набережная была запружена народом, но Степан никого не замечал.
Опершись на перила, он смотрел на текущую воду. Впервые в жизни он так остро, так болезненно-остро ощущал свою душу. Впервые в жизни всё, не связанное с Ольгой, предстало перед ним чем-то пустым, бездарно-никчёмным, выхолощенным. Всё, что не касалось её, рассыпалось, как рассыпались спичечные фигурки. Их, ради забавы, Степан частенько сооружал вместе с сыном. Сейчас, на берегу Волги, он чувствовал себя так, будто стрела, вонзившаяся в него на веранде, проткнула его, выпустив наружу ложь, пары которой отравили Ольгу и убили их не родившегося ребёнка. По его щекам потекли слёзы. Он подумал, что слёзы, наверное, спасут его, как спасает природу Волга, оживляя своей силой прилегающие к ней земли. Подумал так и не стал сопротивляться слезам, осознавая, как облегчается дыхание и зреет слабая надежда в душе.
Visits: 125