У Толика в кармане зазвонил телефон. Мама. Толик, не отрываясь от поиска заложника в CounterStrike, поднес трубку к уху:
– Да, мам!
– Толик, у меня к тебе просьба. Я сейчас у Сонечки, скоро домой пойду. Ты можешь подойти сюда? А то у меня сумки тяжелые…
– Ну ма-ам! – Толику совсем не хотелось выходить из дома. Да и играл не один, а в команде с друзьями – не подводить же их внезапным уходом…
– Толя, это не обязательно прямо сейчас. Не надо, конечно, всё бросать и нестись сломя голову – срочности нет. Но ты приди обязательно! Ну, правда, сумки тяжёлые, не мне же их тащить… А папа в ночь сегодня, ты ведь знаешь!
Толик понял, что не отвертеться. Посмотрел на часы. Раунд заканчивается через 15 минут. Идти тоже минут пятнадцать.
– Через полчаса нормально, мам?
– Да, конечно, – Толик по голосу понял, что мама улыбается.
– Мы с Сонечкой тебя ждём. Соня спрашивает, что тебе разогреть – картошку с мясом или овощи?
– Мам, я не голодный.
– Тогда чаю с тортиком. Сонечка “наполеон” испекла.
У Толика сразу поднялось настроение. И поход к тёте Соне уже не представлялся тяжёлой повинностью. “Наполеон” – м-м-м… Мама вообще не печёт дома ничего. И печь не умеет, да и времени у неё нет никогда на эти, как она говорит, глупости… А тётя Соня – известная мастерица…
Через полчаса Толик стоял перед дверью тёть Сониной квартиры. Он уже несколько раз тут бывал вместе с мамой. Точнее, так же как и сейчас, заходил, чтобы помочь маме дотащить сумки после магазинов. Мама, бывает, после работы зайдёт в какой-нибудь магазин – и так порой увлечётся, что потом заходит и во второй, и в третий… И в итоге получается у неё внушительный продуктовый шоппинг. А силы свои, конечно же, не рассчитывает. Да и, собственно, зачем ей эти силы рассчитывать, когда в доступной близости имеется специально обученный сыночек, который всегда поможет дотащить фрукты-овощи-мясо и прочую продуктовую мешанину? А подруга её, тётя Соня, живёт как раз рядом со всеми этими продовольственными лавками, которые мама начинает проходить импульсивным чёсом. После того, как количество пакетов с купленными продуктами становится критическим по объёму и массе, мама идёт к своей Сонечке «перевести дух». Они сидят, пьют чай-кофе со всякими печеньками. Болтают, так сказать, «за жизнь». А потом мама вызванивает его, Толика, на помощь. Вот как и сейчас.
Тётя Соня, женщина лет пятидесяти, с приветливым лицом и, словно насквозь пронизывающим глубоким взглядом, широко улыбнулась подростку:
– Толя! Как дела?
– Здравствуйте! Спасибо, хорошо!
– Как в школе? Справляешься?
– Справляюсь, – уверенно ответил Толя.
Толя с мамой, с папой и со старшим братом Лёвой приехали в Израиль почти три года назад. Из Петербурга. Ещё один брат, Семён, уехал в Израиль двумя годами раньше. Толя пошёл в школу в 7-й класс. Мама с папой сначала учили иврит в ульпанах, а потом устроились на работу в хостелы, где живут взрослые люди с расстройством аутистического спектра. Аутисты, то есть. Толик начал преодолевать языковой барьер сразу в школе. Мама с папой – на работе. Нелегко, конечно. Но – не невозможно. Как любит мама цитировать секретаршу Верочку из «Служебного романа»: «Ничего нет невозможного. Для человека. С интеллектом». Сейчас Толик уже в десятом классе, с учёбой на иврите успешно справляется.
– Справляюсь, – повторил Толик.
– Проходи скорее, садись за стол. Ты правда не хочешь кушать? – Толик мотнул головой. – Тогда чай с тортиком.
Они сидели втроём за столом и пили чай с тортом. Толик впервые задержался в квартире у тёти Сони. Раньше, когда он сюда заходил за мамой, они сразу же уходили домой. И Сонечка всегда им совала в сумку изрядные порции каких-нибудь вкусняшек. То “наполеона”, прямо тающего во рту, то – хрустящих вафелек с невыразимо вкусной прослойкой, то какой-нибудь шоколадный пирог, который уничтожался дома в один присест. Вкусно же! А сегодня Толик сидел за столом, пил из огромной кружки крепкий чай с мятой и закусывал уже вторым, очень даже не маленьким, куском “наполеона”. И осматривался по сторонам.
О Сонечке Толик знал совсем немного. Точнее – ничего почти не знал. Ну, естественно, кроме того, что она замечательно готовит разные сладкие вкусности. Он не знал, где мама с ней познакомилась. Да причём так близко они познакомились, что мама запросто заходит к ней после магазинов «чуток передохнуть». Не знал, есть ли у неё семья. И кем она работает, тоже не знал. Да и не интересно ему, пятнадцатилетнему парню, знать об этом.
Но сейчас Толик осматривал салон. И взгляд его приковался к фотографиям на стене. Много фотографий. Молодая женщина в свадебном платье с молодым человеком в строгом костюме. “Понятно, свадьба”, – решил Толик. И наверное – именно тётя Соня на фотографии. Не очень похожа, конечно, молодая, счастливо улыбающаяся девушка на серьёзную женщину средних лет с усталым лицом и глубоко проникающим взглядом. Интересно, а где её муж, этот молодой человек со счастливым лицом? Дальше – фотография, где молодые люди держат вместе в руках серьёзного младенца. Ещё фотографии – подрастающий мальчишка в разных ракурсах. В разных положениях. Стоит рядом с лошадкой-качалкой. Смотрит в сторону. Во дворе стоит, рядом с качелями. Почему-то не на качелях, а рядом с ними. И тоже – взгляд в сторону. Вот он рядом с мамой – вырывается, похоже, из её рук. И опять взгляд напряжённый, словно в пустоту. А вот фотография уже взрослого юноши. И тоже какой-то отсутствующий взгляд.
– Тётя Соня, это ваш сын? – неуверенно спросил Толик.
И тут же почувствовал лёгкий толчок под столом по ноге. Кажется, мама намекает, чтобы он не лез с вопросами.
– Ирма, всё нормально, пусть спрашивает, – Сонечка словно изнутри улыбнулась, – пусть спрашивает. Я отвечу на все его вопросы.
Ирма – мама Толика – слегка поджала губы, но кивнула головой. Мол, да, может, лучше и рассказать…
– Да, Толик. Это мой сын. Его зовут Зеэв.
– «Волк» – мысленно перевёл Толик с иврита.
– Волк – словно повторила тётя Соня. – По-русски – Вова, Владимир. Здесь мы его называем Зеэвом. Ему 25 лет. Он не живёт со мной. Он живёт в том самом хостеле, где работает твоя мама. Там мы с ней и познакомились.
– А почему он не живёт с вами? – Хотя ответ Толик уже примерно себе представил.
Он, конечно, не особо вникал в мамину и папину работу, в их рассказы друг другу об обсессиях у хаверим (хавер –друг, хаверим – друзья, так в хостелах для аутистов называют подопечных), об их итпарцутах (вспышках гнева), об их агрессии и самоагрессии. Не интересно это Толику было. А тут… С фотографии на него смотрел рыжеволосый молодой человек. Такого же возраста, как и его, Толика, старший брат Лёва. Точнее, не на него смотрел, а в сторону. Но лицо юноши было очень симпатичным, даже привлекательным. Значит, сын Сонечки – аутист. Толик-то думал, что аутизм – это что-то вроде психического расстройства. С обязательной печатью умственной отсталости на лице. Но Зеэв, то есть Володя, на фотографии казался заурядным внешне молодым человеком.
– Толя, понимаешь, это очень сложно – жить вместе с тяжёлым аутистом. Мой сын не может контролировать своё поведение. Он постоянно требует внимания к себе. Он не может находиться один, без контроля со стороны. Мой Зеэв совсем несамостоятельный. А ещё – часто агрессивный. И порой – опасный. Он может крушить мебель, бить посуду, выбивать двери. Он бьёт себя по голове, когда что-нибудь не так. Или же бьётся головой об стены… И часто разбивает голову до крови. Но, когда я пытаюсь его остановить, он хватает за руки меня с такой силой, что может сломать мне пальцы.
Толик поёжился.
– Почему?
– Не знаю. Мне не понять его мотивов. Никому не понять, почему аутисты иногда бьются головой или же пытаются сокрушить всё вокруг себя.
– А если выполнить то, что он хочет?
– Очень сложно, почти невозможно понять, что именно он хочет в данный момент, – Сонечка тяжело вздохнула и продолжила, – Он очень мощный, моих женских сил давно не хватает на то, чтобы его успокоить и остановить от разрушительных действий.
– Разрушительных? – Толик прямо внутренне сжался. Уж слишком невероятными казались ему слова тёти Сони. Он тут же вообразил себе разрушенную квартиру с соскочившими с петель дверями и выбитыми окнами… Это так разнилось с его представлением о семейном уюте!
– Да, разрушительных, – Соня спокойно вздохнула. – Зеэв во время вспышек гнева часто, например, срывает дверцы со шкафов. Или же с силой бьёт кулаком по стеклам. Мы давно уже в окна вставили особо прочные стекла. Или рвёт на себе одежду и старается выбросить её в окно.
– Как это? – Толик поёжился и посмотрел на маму. Ирма сидела в кресле с непроницаемым взглядом. Для неё-то ничего нового в Сонечкиных словах не было.
– Так. Просто. Сначала рвёт напополам футболку, затем снимает шорты и тоже их разрывает. И тоже самое – с трусами. И затем всё это выбрасывает в окно, если я не успеваю перехватить. Но он не очень-то даёт мне перехватывать.
Толик представил, как он, допустим, идёт по улице, а ему сверху откуда-то на голову опускаются разорванные трусы… Брр…
– Раньше мы с мужем как-то справлялись вдвоём. Пока Зеэв был ещё ребёнком, подростком. Потом муж умер.
Толик вздрогнул и посмотрел на фотографию счастливых молодожёнов. Сонечка предвосхитила его вопрос:
– Сердце не выдержало. Внезапно. Обширный инфаркт. Во время одного из итпарцутов Зеэва. Когда он в 16 лет своротил в ванной комнате раковину, вынес её сюда в салон и хотел опустить мне на голову.
Сонечка рассказывала всё это спокойно и обстоятельно. Флегматично, без дрожи в голосе, без какого-либо возмущения. Толик в своём воображении увидел подростка, таких же лет как и он (Толику пятнадцать, а Зеэву, как он понял из Сонечкиного рассказа, в тот момент было шестнадцать: разница в год – не велика для этого возраста), держащего в руках раковину из ванной комнаты. И желающего обрушить её на мамину голову… Испуганно посмотрел на Ирму… Интересно, что бы почувствовала она, его мама, если бы вдруг он, Толик, вышел из ванной комнаты с раковиной в руках…
– Тётя Соня, – слова застряли где-то внутри, – а как же вы дальше?
– А дальше я похоронила Хаима, моего мужа, папу Зеэва… До сих пор не могу привыкнуть. Хаим – это же жизнь, в переводе с иврита. Я похоронила жизнь, получается… Да. Часть моей жизни действительно ушла в прошлое безвозвратно. А Зеэва устроила в хостел. Одна я с ним дома никак не справилась бы, ты ж наверное уже понял. А в хостеле – там круглосуточный уход за ними. Так всем легче. И лучше. Я его навещаю два раза в неделю, сижу с ним в холле или на улице на скамеечке. Приношу ему что-нибудь вкусненькое. Он любит “наполеон”, съедает сразу по пол торта.
– А о чём вы с ним разговариваете, когда навещаете его?
– Да это сложно назвать разговорами, конечно. Я ему просто рассказываю обо всём, что со мной происходит, обо всём, что вижу вокруг. О цветах, о деревьях, о солнце, о звёздах. И даже не знаю, слушает ли он меня, понимает ли. Иногда мне кажется, что он слушает меня очень внимательно. Но при этом он просто сидит рядом, смотрит в одну точку и никогда никаких эмоций не выражает. А ещё Зеэв не говорит. Совсем.
– А как же вы его понимаете? – Толик удивлённо посмотрел на Сонечку. И поймал на себе этот глубокий проникающий взгляд, словно наполненный недоступным многим знанием. Хотя, почему – словно? Сонечка уже казалась Толику не просто тонко чувствующей и умной, но и мудрой женщиной. Так спокойно о таких проблемах могут рассказывать только по-настоящему знающие жизнь люди. Мудрые то есть. Мама как-то рассказывала Толику, чем ум отличается от мудрости, и Толику очень понравилось это объяснение. Как он понял, мудрый человек – это тот, который умеет применять свой ум не только для решения задач в школе, но и при решении задач жизненных. Когда за нагромождением сопутствующих фактов ты умеешь видеть главную проблему, чётко её выделить и начать искать для неё решение. И ещё, когда ты понимаешь суть заданного тебе вопроса и даёшь на него корректный ответ. А не свои мысли по поводу этого вопроса, или, что ещё хуже – по поводу умственной полноценности спрашивающего. И советует мудрый человек только тогда, когда у него этот совет спрашивают, а не учит жизни всех и каждого. И помогает только тогда, когда об этой помощи попросят, а вовсе не тогда, когда он сам вдруг решил, что его помощь прям необходима… Мама говорит, что далеко не все люди даже с возрастом становятся мудрыми.
Сонечка казалась ему и умной, и мудрой женщиной, которая не сломалась под напором свалившихся на неё злосчастий.
– Как понимаю? Наверное, на уровне интуиции. Я ж его чувствую, моего Зеэва. По движениям рук, по раскачиванию тела, по звукам, которые он иногда пытается произнести… – Сонечка внимательно посмотрела на притихшего Толика, – Я послезавтра пойду в хостел навещать его. Хочешь со мной? Толик аж отпрянул. Он словно воочию вдруг увидел юношу Зеэва, который ходит и рвёт на себе одежду. Попытался представить других хаверим. Мама рассказывала, что в хостеле у них несколько домиков, в каждом из которых живёт по восемь человек. И что они, друзья-хаверим, – все разные. Не похожи друг на друга ни характером, ни манерами, ни особенностями. Потом на несколько секунд задумался. И неуверенно произнёс:
– Да. Хочу.
Ирма с интересом посмотрела на сына.
– Ты действительно хочешь? Ты готов увидеть, как живут в одном доме восемь совершенно разных людей со своими странностями?
– Да! – уже твёрдо ответил Толик.
Сонечка улыбнулась. Улыбка у неё была светлая и спокойная:
– Ирма, ты поговоришь с директором, чтобы Толику разрешили прийти в хостел? Или мне поговорить? И да, Толик, ты не волнуйся. Зеэв сейчас не дерётся и одежду на себе не рвёт. У него стойкий период спокойствия. Ему давно уже подобрали нужные и правильные лекарства. Так что вспышки агрессии у него крайне редки. Чего не сказать, кстати, о многих других хаверим.
– Я думаю, – сказала Ирма, – что лучше будет, если мы обе поговорим с директором. Каждая – со своей позиции. И да, пусть посмотрит на другую жизнь. Я совсем не против. – И повернулась к мальчику. – Пойдём, наверное, домой уже?
Ирма с Толиком начали собираться домой. Толик подхватил неподъёмные мамины пакеты с продуктами. Сонечка положила в пластиковый контейнер остатки “наполеона” и сунула в один из пакетов:
– Кушай, Толик. И папу угостите дома. А я к субботе ещё один сделаю для Зеэва.
Пока шли домой, Толик не проронил ни слова. В его голове крутились режущие душу Сонечкины слова. «Похоронила Хаима. Похоронила жизнь». Как это жестоко! И, наверное, естественно. Жизнь переходит в смерть. Сын жизни – волчонок. Волк. Зеэв. Владимир. Волк, как ни крути. Жизнь порождает волков. Волка кормишь, кормишь – а он всё равно в лес смотрит. На луну воет. Волки – хищники, к ним нужен особый подход. И понимание их, волчьей натуры. Господи, при чём тут это всё!? – Толик запутался в своих мыслях. – Зеэв, Владимир, Вольф, Вальдемар… Это ж просто имя! Мальчик Вова кушает тортик – и всё. При чём тут волки!? Но он же не любит одежду! Он хочет разбить в доме стёкла и вышибить двери. Устранить преграды? Волки любят свободу… Надо будет потом об этом подумать, – решил мальчик.
Вошли с мамой в квартиру. Толик поставил сумки, пошёл к компьютеру. И снова влился в свою контру – Counter Strike.
****
В субботу мама разбудила Толика в семь часов. Ей на работу к восьми, она уже была готова к выходу из дома.
– Не передумал?
Толик спросонья повертел головой, не осознавая вопроса.
– Не передумал, спрашиваю, с Соней прийти к нам в хостел?
Толик, если честно, уже слегка побаивался визита в хостел к неспокойным аутистам. Два дня назад он совершенно искренне хотел посмотреть на тёти Сониного сына. На юношу с фотографии. На Зеева. На волка. Или на волчонка? Или уговорить себя, что Зеэв – это всего лишь имя, а вовсе не суть человека. В общем, тогда он хотел. А теперь, когда прошло почти два дня, Толик уже сомневается. Надо ли ему? Хочет ли он?
Однако, или он, Толик, не мужик? В присутствии двух женщин, одну из которых, свою маму, он просто обожает, лично сказал, что, мол, да, хочет. А теперь на попятную? Нет, так не очень правильно. Надо идти. Тем более и мама, и тётя Соня уже действительно договорились с начальником, и тот разрешил ему, подростку, прийти в хостел.
– Не передумал, – не очень, правда, убедительно сказал Толик.
И с сомнением посмотрел на маму. Мама в ответ улыбнулась.
– Ладно, ладно, не отлынивай.
Толик внутренне сжался. Неужели мама его настолько глубоко видит и так тонко чувствует?
– Сходишь, посмотришь. Новый жизненный опыт, пусть и минимальный, всегда интересен.
– А, главное – полезен! – Добавил Толик. – Понятно, что схожу. Сам ведь решил.
– Ну, тогда, созвонись с Соней через часик, договоритесь, где встретитесь. И да, я с тобой, может, там и не увижусь – я сегодня в другом доме работаю. Так что – не обещаю.
– Договорились!
Мама чмокнула Толика в лоб и захлопнула за собой дверь. Папа сегодня снова в ночь работал и ещё не вернулся с ночной смены. Толик хозяйски открыл холодильник, достал пакет с молоком, вытащил из шкафчика коробку с хлопьями, сделал себе нехитрый завтрак. Посмотрел на остатки “наполеона”, отрезал себе маленький кусочек, с жалостью посмотрел на оставшуюся бОльшую часть. Вкусно же! Но надо и папе оставить, папа – тоже ещё тот сладкоежка!
Созвонился с Соней, договорились встретиться у “Макдоналдса” на одной из центральных улиц.
Сонечку Толик увидел издалека – лёгкой походкой она шла от перекрёстка, держа в руках пакеты, наверное, со вкусной едой для своего сына, для Зеэва. У Толика сжалось сердце. «Что за жизнь у этой хрупкой, приветливой женщины? Может быть, уже и не очень тяжёлая – сын-то не требует круглосуточного внимания. Но какая радость от такого сына? Интересно, а она его любит? Надо будет спросить. Она вроде бы не должна обидеться на такой не очень, прямо скажем, деликатный вопрос. И муж умер. Погиб, можно сказать. Спрошу», – решил мальчик.
Толик подошёл к Соне, взял у неё из рук пакеты для Зеэва, и они пошли в сторону хостела. Идти минут пятнадцать, как сказала Соня. Можно было бы и на автобусе туда доехать, конечно. Но в субботу автобусы в Израиле не ходят. Шабат. Поэтому – пешком. Хотя, что такое пятнадцать минут? Чуть больше километра. Вообще ни о чём. С удовольствием прогуляться по зелёным улицам города, ставшего уже почти своим за неполные три года проживания здесь.
– Тётя Соня, а вы любите Зеэва? – Толик решил начать разговор без всяких подготовительных вопросов типа «как дела» или «не правда ли сегодня хорошая погода». Рубанул, в общем.
– Да, – просто ответила Соня. – Люблю. Очень.
– А как? Как можно любить человека, когда он делает непонятные, неприятные и даже страшные вещи?
– Не знаю, Толик. У меня нет ответа на этот вопрос. Я же его люблю не за то, что он делает или, наоборот, что-то не делает. Я его люблю не тогда, когда он более-менее спокоен. Я его просто люблю и всё. Всегда.
– Но ведь вы же отдали его жить в хостел…
– Да. Но это не отменяет моей любви к нему. Если бы он остался жить дома, я бы не смогла работать. Я бы не могла уходить на работу и оставлять его одного дома. А без моей работы мы бы с ним не смогли прожить. И при этом я действительно физически не могу следить за ним круглые сутки. Да, мне было тяжело принять такое решение. Но выбора у меня фактически не было. Одной мне с ним не справиться. А приглашать домой человека, который бы контролировал Зеэва и ухаживал за ним – это очень большие финансовые затраты. Моей зарплаты просто не хватит. Но это всё не имеет никакого отношения к вопросу о любви.
Толик задумался. Сложно как всё, оказывается, в жизни. Тебя хватают за руки, чуть ли не ломая при этом пальцы, рушат в доме мебель и вещи, выбрасывают в окно одежду. А ты любишь. Как? Как такое возможно?
Тем временем приблизились к хостелу. Соня набрала код на воротах, ведущих во двор. Подошли к дому, в котором живет Зеэв. Постучали. Дверь открыла девушка-мадриха и с улыбкой пригласила пройти внутрь.
– Шалом, Соня! Шалом, Толя! Меня зовут Рахель, я – мадриха в хостеле. Воспитательница, нянечка, наставница – мадриха, короче. Проходите! Не бойся, Толя! И не стесняйся. Знакомься с нашими обитателями! С нашими друзьями!
Директор, похоже, предупредил мадрихов-воспитателей в хостеле, что с мамой Зеэва придёт мальчик, сын Ирмы. И мадрихи уже готовы были ему помочь, рассказать, объяснить, ответить на все его вопросы.
В холле находились пятеро человек. Пятеро хаверим. Четверо мужчин и одна женщина. Двое сидели на диване. Один медленно ходил вокруг стола. Другой молодой человек сидел на маленьком детском поролоновом креслице и катал по полу пластиковый стаканчик. Ещё один юноша сидел перед прикрученным к стене айпадом и слушал песенки. Вероятно, трое других (их же восемь должно быть, как представлял себе Толик из маминых рассказов) в своих комнатах, на втором этаже. Толик сразу понял, кто из них – Зеэв. Сосредоточенный рыжеволосый парень сидел на диване скрестив ноги. Он умеренно-агрессивно раскачивался вперёд-назад, при этом совершал загадочные движения правой рукой – резко поворачивал ладонь, словно встряхивая пальцы вверх-вперёд на уровне подбородка и так же резко опускал руку вниз. В сидящем по-турецки Зеэве угадывался могучий рост и большая физическая сила. Зеэв мерно продолжал свои стимы (ритмичные движения), не обращая внимания на вошедших в дом маму и незнакомого подростка. Толик зачарованно смотрел на завораживающее своей кажущейся бессмысленностью действо.
Сонечка тем временем подошла к сыну. Попыталась его обнять – и… была отодвинута свободной рукой. Толик внутренне вздрогнул. Он уже понимал, что это не демонстрация неуважения к маме, а… А что? Почему молодой человек не смотрит на маму и никак не реагирует на неё? Мама как-то объяснила Толику, что аутисты – вовсе не ненормальные люди. Они просто другие. У них неясным науке образом поражён определённый участок головного мозга. Который отвечает за социализацию человека. Толик уже понимал и это сложное слово – “социализация”. То есть умение строить отношения с окружающими людьми. Чем глубже поражение мозга – тем тяжелее эта самая социализация происходит. А некоторые так и не могут социализироваться. И тогда они не могут устроиться в жизни. И вообще не могут жить самостоятельно.
– Как сегодня Зеэв? – Соня отошла от сына и приблизилась к мадрихе.
– Сегодня он спокойный. Спал хорошо, позавтракал с удовольствием. Спокойно дал себя побрить в душе. И ждал тебя, Соня.
– Да, я вижу, что ждёт, – Сонечка улыбнулась уголком рта.
Толик удивился – как это ждал? Вот же он – сидит и никак не чувствуется, что хочет видеть свою маму. Почему Соня решила, что сын её ждет?
– Как вы понимаете, что Зеэв её ждал? – спросил он Рахель.
– Они все знают, когда какой день недели. Каждый знает, когда к нему должны прийти родители, – улыбнулась Рахель. – Наши хаверим всё понимают, они же не умственно отсталые! Просто они не всегда могут сказать об этом. Но мы их понимаем.
– Но откуда, например, Зеэв знает, что сегодня – суббота, и что именно сегодня должна прийти мама?
– У нас есть календарь на стене. – Рахель махнула рукой в сторону большого картонного квадрата, закрытого пластиковой крышкой. Мы каждый день обновляем дату, день недели и основные задачи на день.
На большой доске действительно было красиво оформлено «24 октября. Суббота». И картинки с фотографиями всех подопечных дома. И картинки, вероятно, обозначающие распорядок дня. Потому что на них в логичном порядке были изображены душевые кабины, накрытые столы, стиральная машина, таблетки, ведро с мусором…
– И что, Зеэв это всё понимает? – недоверчиво уточнил Толик.
– Конечно. И Зеэв, и все остальные точно знают распорядок дня. И вообще, аутисты, как правило, настолько привыкают к определенному порядку, что любое его нарушение может вызвать у них неконтролируемую агрессию.
– Как это? – напрягся Толик.
– Если хочешь, останься здесь на некоторое время. Посмотри. Сегодня нашу девушку, Сару, папа не заберёт домой. Дома мама тяжело заболела, поэтому папа только навестит её. А Сара привыкла, что по субботам она ездит домой. Поэтому сегодня, возможно, она будет недовольна.
Толик внимательно посмотрел на молодую девушку. Никакой агрессии от неё не исходило. Она спокойно сидела на диване, недалеко от Зеэва. Держала на коленках айпад, тщательно упакованный в деревянный корпус и противоударное стекло. И смотрела мультфильмы. И улыбалась. Изо рта у неё тянулась длинная ниточка слюны. Рядом с Сарой сидела ещё одна мадриха и заботливо ей эту слюну вытирала полотенцем.
– Ещё наш Ицхак очень не любит никакого шума. – Мадриха кивнула головой в сторону юноши, сидящего на детском креслице и катающего стаканчик по полу. – Если вдруг кто-нибудь из хаверим закричит, он может стать агрессивным. – Продолжала Рахель. – А что касается Зеэва – то с ним всё просто. Вспышки гнева сейчас у него не очень часты. Обычно он возбуждается весной, недели две бывает агрессивным… А потом успокаивается. И, как правило, он сидит наверху на диване, смотрит там телевизор. А сегодня, зная, что придёт мама, он сел здесь, в холле, и ждал её.
– А как вы это всё понимаете и запоминаете? – у Толика голова пошла кругом.
– Да это всё просто. Все их особенности, привычки, привязанности запоминаются почти сразу, ничего сложного в этом нет. Сложно, когда хаверим наши начинают нервничать. Их приходится успокаивать. Кого-то выводить на улицу, покачаться на качелях. Некоторых приходится закрывать в мамаде, чтобы они никого не повредили. Иногда приходится давать успокоительные таблетки…
– Почему в мамаде? – удивился Толик. – Мамад же – это бомбоубежище?
– Ну, бомбы сюда ещё не долетали, – улыбнулась мадриха, – а вот комната-мамад изнутри выложена мягкими матрасами. Причём сверху донизу. Поэтому агрессивного хавера не страшно там оставить на некоторое время.
«Да-а, подумал Толик, вот это жизнь у людей!.. Взрослые люди – и качели, мамады… И да, я уже здесь минут десять нахожусь, а они все так и продолжают свои движения в одном им понятном режиме…»
Тем временем краем глаза Толик заметил, что Зеэв, наконец, поднялся с дивана и приблизился к Соне. И дал себя обнять. И даже поцеловать. Сонечка прижалась к его огромной груди и незаметно смахнула слезу. Зеэв на это никак не отреагировал.
– Пойдём на улицу? – Соня потянула Зеэва за руку. – Я тебе тортик принесла!
На слове «тортик» вдруг остановился хавер, который мерно выхаживал вокруг длинного стола и протянул Сонечке руку:
– И мне тортика дай, и мне.
Грузный, тяжеловесный мужчина с серьёзным лицом тоже хотел тортика! Толик прыснул. Так это забавно смотрелось! Ходил-ходил вокруг стола, казалось, ничего в мире его не интересует, кроме прохождения начертанного ему пути… И вдруг – «Дай тортика!».
Соня вопросительно посмотрела на Рахель: можно ли?
– Дай, конечно, только совсем чуть-чуть. Мы его стараемся ограничивать в сладком, вон он какой толстый у нас. И причём очень ленивый.
– Бери, Йося, – обратилась она уже к хаверу.
Йося схватил кусок “наполеона”, моментально запихал себе в рот и продолжил свой путь вокруг стола. Тут же, резко отодвинув стул от айпада, шумно вскочил хавер, слушавший песни в “ютубе”:
– Дай тортик, дай тортик, хочу тортик, дай тортик, – монотонно проговорил он, взяв Соню за руку.
«А тот, кто сидит и катает стаканчик, Ицхак, кажется, – не просит почему-то. И девушка не просит. Не хотят? Или не понимают? Да нет, скорее понимают, просто не просят», – Толик не переставал удивляться происходящему вокруг него.
– Толя, ты выйдешь с нами во двор? – Соня уже уводила Зеэва к выходу.
– А можно я ещё здесь побуду?
– Конечно, я думаю, что Рахель не против. Верно, Рахель? – Соня посмотрела на мадриху.
Рахель кивнула, улыбаясь. Мол, конечно, пусть остаётся, смотрит. Но Толику было интереснее поговорить с Рахель. О том, как живут эти люди. Что они делают, кроме того, что сидят на диване или ходят вокруг стола. Общаются ли они друг с другом. И вообще, есть ли у них цели в жизни… Хотя и без вопросов видно – какие уж тут жизненные цели!?
– Так и живут они, – начала рассказ Рахель. – По строгому распорядку. Утром подъём, умывание. Чистят зубы. Кто сам не умеет – тому чистят мадрихи. Потом небольшой перекус и – лекарства. У каждого свои. Если интересно, в другой раз как-нибудь расскажу, если, конечно, захочешь ещё раз сюда прийти, – тут Рахель озорно улыбнулась, – это долгая история. Потом в будний день они едут на таасуку (трудовую занятость). Некоторые из наших хаверим – такие как, например, Йося, – действительно что-то могут сделать руками под руководством мадрихов. Аппликации, поделки из глины, рисование… Хотя для большинства хаверим такая поездка – это всего лишь смена обстановки. Они и там, на таасуке, так же сидят на диванах или ходят вокруг столов, или утыкаются в айпады… Потом возвращаются в хостел – фруктовый перекус, душ. Большинство самостоятельно душ принимать не могут – поэтому мадрихи их моют. И бреют. Потом – какой-нибудь кружок с приходящими учителями. Искусство, йога, катание на велосипедах-тандемах, общение с собаками… Потом ужин, лекарства – и отбой. И так каждый день. В выходные некоторые уходят домой, их родители забирают. Тех, кто поспокойнее. Таких, как Зеэв, конечно, домой отпускать нельзя – мама с ним может не справиться, если с ним итпарцут случится…
– И-и-и… И так всю жизнь? День за днём? Год за годом? Вот так вот сидеть на диване и ходить по кругу?
– Да, это их жизнь. Это не их выбор. И не выбор их родителей. Это так получилось. И ничего с этим не поделать.
– Это другая жизнь, – медленно проговорил Толик, – совсем другая…
– Да. Другая, – Рахель грустно улыбнулась, – и ничего, кажется, не изменить уже. Но они – люди. Настоящие люди. Просто живут немного по-другому. И да, друг с другом они почти не общаются. Каждый – сам по себе. Или в себе. Можно сказать, словно в своей скорлупе.
– Совсем по-другому… – Толик всё ещё не мог прийти в себя от осознания замкнутости этой самой другой жизни – совсем по-другому…
Во входную дверь раздался стук.
– О! Это пришел папа Сары. – Рахель слегка напряглась. – Шошана! – обратилась она к мадрихе, которая неотлучно сидела рядом с девушкой, – Будь внимательна! Сегодня Сарин папа только здесь побудет, домой её не заберёт…
– А-а-а!!! – услышал вдруг Толик.
И вздрогнул. Повернулся к девушке, сидящей на диване. Она, вероятно, услышала слова Рахели и поняла их смысл.
– В-ж-ж! – это айпад, отброшенный Сарой, просвистел и упал недалеко от Ицхака, который сидел и крутил на полу стаканчик.
– А-а-а!!! – Сара продолжала наращивать громкость. Толик увидел перекошенное лицо девушки в этом крике боли и отчаяния. И изумился столь сильной внезапной перемене настроения. Ведь только что она сидела и смотрела мультик про русалочку. И вдруг – крики, летящий через комнату айпад… А через мгновение она со всей силы впечатала кулак в свой висок. И тут же ещё раз. И ещё. Рахель метнулась к Саре и схватила её за руки, Шошана тем временем принесла боксёрский шлем и ловко натянула его на голову девушки. Шлем смягчает такие удары – догадался Толик.
– Давид! – крикнула Рахель, – спускайся вниз, уводи Ицхака!
Откуда-то сверху сбежал по лестнице (чуть ли не спрыгнул) моложавый мускулистый мужчина (тоже мадрих – догадался Толик) и метнулся к маленькому креслицу. Однако опоздал. Ицхак, который, как и говорила Рахель, не мог выносить никаких криков, опередил Давида и бросился к Саре. И с неожиданной проворностью укусил её оголённое плечо. На руке у Сары налилось фиолетовое пятно, и в месте укуса проступили кровавые пятна. Сара же, казалось, ничего не заметила. Она продолжала кричать и пытаться снова себя ударить по голове. Обе мадрихи её крепко держали за руки. Давид быстро схватил за руку Ицхака и потащил его к входной двери. Открыл. И прежде, чем он вывел возбуждённого парня на улицу, в холл зашёл пожилой мужчина. Отец Сары… Толик же впал в ступор от внезапной резкой перемены казалось идиллической обстановки. Только что все хаверим были спокойными, сидели-кружили-слушали айпад. И тут такой поворот событий. Это девушка Сара так резко отреагировала на замечание мадрихи, что папа её не заберёт домой…
Толика слегка замутило. Он понимал, что это детская слабость, но ничего не мог с собой поделать. Он выскочил на улицу следом за Давидом с Ицхаком. Но перед этим он успел заметить, как папа подошёл к Саре и попытался её обнять. Но раздражённая девушка встала навстречу отцу и… вцепилась ему в волосы. А папа, лишь поморщившись от боли, отнял её руки от своей головы и всё равно обнял дочку. И поцеловал.
«Вот она, другая жизнь! Действительно, совсем другая. И для хаверим, кажется, нет ничего необычного. Всё вписывается в какую-то неестественную для Толика и очень ясную для них, норму бытия. Вон, двое даже никак не отреагировали на эти крики и нападение на девушку. Ну тот, который ходил по кругу, Йося, кажется. И тот, что сидел за айпадом, я даже не успел узнать его имени. Йося даже посторонился, когда Ицхак рванулся к Саре, чтобы укусить её. Мол, типа, беги к ней. И никак не помешал. Впрочем, о чём я?.. Он и не должен вмешиваться. Или должен? Если на девушку нападают? Или для него не важно – девушка или парень? Или вообще ничего не важно? Бог ты мой, одни вопросы и никаких ответов…»
Толик медленно двигался по двору, приходя в себя от увиденного в холле хостела. Недалеко на скамеечке сидели рядом Зеэв и Соня. Господи, Сонечка. Интересно, как она жила в такой обстановке, когда Зеэв был с ней дома?.. Он ведь тоже бывает агрессивный. Да, Соня говорила же, что он одежду рвал, головой бился. Интересно, Сара вон, себя кулаком по голове бьёт, а Зеэв бьётся, значит, просто обо что-то… Мысли снова запутались.
Толик подсел на скамейку к Соне с Зеэвом. Юноша сосредоточенно жевал Сонечкин “наполеон” и запивал колой из бутылочки. На Толика не обратил никакого внимания. Или обратил? Просто не подал виду. Наверное, у Толика на лице была отображена вся гамма чувств, потому что Соня встревоженно спросила:
– Что, увидел что-то необычное? Наверное, Сара била себя?
Толик кивнул. И добавил:
– И Ицхак ещё её укусил… – Толик передёрнулся, вспоминая эту леденящую картинку, которая, казалось, навсегда останется в его памяти.
Соня тяжело вздохнула.
– Не жалеешь, что пришел сюда?
– Н-нет. Не знаю. Наверное, нет, – Толик всё ещё не мог прийти в себя. – Нет. Не жалею – уже более твёрдо добавил он.
И вдруг он понял, какой он, Толик, счастливый человек. У него есть мама и папа, которые его очень любят. У него есть два старших брата, которые совершенно обычные парни, взрослые мужчины уже. И у них нет никаких расстройств аутистического спектра. Они никогда не били себя по голове и не ломали мебель и сантехнику… И у него, у Толика, дома совершенно нормальная дружелюбная обстановка. А ведь рядом с ним на лавочке сидит совсем другая семья. Семья из двух человек, один из которых страдает глубоким недугом, совершенно ещё не изученным наукой. И этот несчастный (Или не несчастный? Может, наоборот, счастливый?) парень, невольный отцеубийца, тихо сидит рядом с мамой, поглощает тортик и, кажется, вполне доволен жизнью. Ключевое слово – «кажется» – подумал Толик.
– Да, Толик, такова жизнь, – Сонечка словно прочитала его мысли. – Ты только краем глаза сейчас увидел, как живёт совсем другая категория людей. И только представь. Они живут фактически в замкнутом пространстве. Но им не надо большого мира. Они его боятся. У них у каждого есть своя комната. Однако, шкафы в этих комнатах всегда запираются на ключ. Не у всех, конечно, но у большинства. Чтобы они не выбрасывали из шкафов вещи. На окнах у них решётки. Так, на всякий случай. Они никогда не сядут за красиво сервированный стол, где подают еду в фарфоровой посуде. Они едят из пластиковых тарелок. Потому что иногда они эти тарелки отшвыривают от себя. Фарфоровые-то тарелки, в отличии от пластиковых, не рассчитаны на то, что ими швыряются, они в таких случаях разбиваются на мелкие куски. А здесь это опасно – ну-ка кто-нибудь из хаверим сунет себе в рот такой фарфоровый осколочек… И пьют из пластиковых стаканчиков. По той же причине. Их, взрослых мужиков, женщины-мадрихи моют в душе, и они совершенно этого не стесняются. Некоторых из них нельзя самостоятельно отпускать в туалет – и их нисколько не заботит, что при отправлении надобностей за ними смотрит посторонний человек. Причём всегда. Вся их жизнь из того и состоит – встал-умылся-покушал, посидел на диване, снова покушал, посидел на диване, покушал, получил таблетки, пошёл спать. С небольшими вариантами, конечно. Но в основном именно так. И с определённой периодичностью – встречи с родителями, – тут Сонечка запнулась, но добавила, – пока родители живы, конечно. А вот что будет с каждым из них после того, как родители начнут уходить – не известно. Потому что нарушится одна из главных их составляющих бытия – ожидание встречи с мамой-папой…
Сонечка вздохнула. Толик с сочувствием на неё посмотрел. Эта хрупкая женщина в очередной раз показалась ему глубокой и мудрой.
– А как же вы, тётя Соня? Как вы-то справляетесь со всем этим?
Соня спокойно посмотрела на мальчика.
– Справляюсь. Куда деваться-то?.. Это же моя жизнь. Какая есть. Наверное – не самая плохая. У меня есть квартира, где я живу, и есть работа, а значит – и стабильные деньги, чтобы покупать необходимые вещи. Я живу в стране, которая взяла на себя большую часть моих проблем. Заботу о моём сыне. То есть то, с чем я не справляюсь. У меня был муж. Да, он, увы, умер, но он же у меня был! Есть женщины, которые никогда не выходили замуж. А я не только была замужем, но и любила своего мужа. И он меня любил. И пусть это в прошлом – но это было! У меня есть сын…
Толик с плохо скрываемым ужасом посмотрел на неё. Потом перевёл взгляд на Зеэва, который уже покончил с тортом и теперь подобрал ноги под себя и снова сидел и раскачивался на скамейке. И совершал непонятные взмахи рукой. Неужели она рада такому сыну?
– Толик, ты ещё поймёшь, – угадав его мысли проговорила Соня, – это мой сын, и я его люблю. Просто потому что люблю. Впрочем, я тебе уже это сегодня говорила, кажется. И я знаю счастье материнства. А ведь далеко не все женщины на земле могут этим похвастаться. Мне, да, немного не повезло.
– Немного? – непроизвольно вырвалось у мальчика.
– Да, Толик, именно, что немного. В первую очередь в том, что у меня никогда не будет своих родных внуков. Об этом я очень сожалею, конечно. Но – только об этом. На самом деле, таких, как я, очень много. Сейчас аутизм диагностируют каждому сотому ребёнку. Или чаще. Мой сын оказался в аутистическом спектре. А я волею судьбы оказалась в спектре мам, у которых дети в спектре, только и всего.
В этот момент Зеэв вдруг перестал раскачиваться на скамейке, встал и потянул маму за руку.
– Что, сынок, хочешь назад, в хостел? – Зеэв утвердительно кивнул головой.
И пошёл к своему дому. Сонечка пошла рядом с ним. Толик подумал – и тоже потянулся за ними. Они шли вперёд. Мама с сыном. Держась за руки. И ничего необычного не было в их движениях. Просто идут рядом два человека. «Наверное, это и есть вариант нормы», – вдруг подумалось Толику. Ведь он, Зеэв, то есть Володя, никак не ощущает своей ущербности. А, стало быть, кто я такой, чтобы считать, что кто-то другой является ущербным только потому, что он не такой, как я? Толик задумчиво почесал затылок, пытаясь привести свои мысли в порядок.
Они прошли мимо Ицхака, раскачивающего себя на качелях и мадриха Давида, уткнувшегося в телефон. Однако, время от времени Давид поглядывал на своего подопечного. «Наверное, Ицхак уже не так волнуется», – подумал Толик.
Они зашли в холл хостела. Толик увидел Сару, сидящую рядом с отцом и, кажется, слегка успокоившуюся. Зеэв, не посмотрев больше на маму, пошёл наверх, вероятно сидеть уже на другом диване. К Соне с Толиком подошла Рахель.
– Всё в порядке? – спросила у Сони и, не дождавшись ответа (понятно же, что всё в порядке), повернулась к Толику: – Ну что, останешься ещё здесь? Или домой пойдёшь?
– Домой, наверное, – Толик неуверенно посмотрел на Соню.
Мол, ничего, что оказался таким нерешительным? Но на самом деле, увиденное им в течение этого небольшого промежутка времени оказалось явно избыточным для неподготовленного человека подросткового возраста.
– Да, конечно, пойдём потихоньку, – Соня, казалось, не заметила его неуверенности, – спасибо, Рахель, спасибо за всё. Будьте здоровы!
– До свидания, – Рахель помахала Толику на прощание рукой, – приходи ещё, если захочешь!
– Спасибо! – Толик вовсе не был уверен сейчас, что он захочет ещё раз сюда прийти. – Спасибо, Рахель! До свидания!
Толик и Соня вышли за территорию хостела. Мальчик задумчиво молчал. Соня не прерывала его мысли. Они прошли молча минут десять.
– Спасибо, тётя Соня, спасибо вам! – Перед прощанием сказал Толик.
– Называй меня просто Соня, – лукаво улыбнулась она мальчику. – Ну какая я тебе тётя!? Тоже мне, племянничек. Ты же знаешь, что в Израиле все на «ты» обращаются и по именам! Так что – Соня, и без тёть, договорились?
– Неожиданно! – пошутил Толик. – Но я согласен. Спасибо, Соня! Увидимся!
Толик шёл домой. Перед глазами у него проносились картины той странной, непривычной, иной жизни. Взрослые люди, живущие вместе под одной крышей, пусть и каждый в своей комнате, – никак не общались друг с другом. Каждый сам по себе. В себе, точнее. Симпатичная молодая женщина с капающей изо рта слюной. Молодой человек, безэмоционально крутящий по полу пластиковый стаканчик. Безразличный ко всем событиям Йося, совершающий круги по комнате, внезапно заинтересовавшийся тортиком. Взрослые мужики, которых моют в душе женщины. Еда из пластиковых тарелок. Закрытые на ключ шкафы и решётки на окнах. Айпады, прикрученные к стенке.
Толик вспомнил экскурсию с классом в тюрьму Трубецкого бастиона в Петропапавловской крепости. Когда ещё жил в далёком Петербурге. Там, в бывшей тюрьме для политических узников, тоже в камерах всё было прикручено к полу и к стенам. Кровати – к полу, стол – к стене, табуретка – тоже к полу… Вот ведь какие ассоциации возникли! И, что – это жизнь? Как так можно жить? Без друзей, фактически без родных. С запертыми шкафами и пластиковой посудой… И – спокойные слова Сони о том, что у неё всё в порядке, несмотря на то, что у неё такой сын. «Какой такой? – прервал себя Толик. – Просто не вписывающийся в моё представление о сыновьях…»
Дома Толик разогрел себе приготовленные мамой с вечера тушёные в мультиварке овощи, налил чаю, положил на блюдечко остатки сонечкиного “наполеона” (папа не всё съел, оставил немного ему, Толику). Папа спит после ночной смены. С ним не поговорить сейчас – а так хотелось обсудить всё, что сегодня произошло!
Толик пообедал. Сложил посуду (фарфоровую, между прочим, а не какую-то пластиковую!) в раковину. Потом подумал – и вымыл её. Не оставил маме.
Через два часа и мама вернулась со своей смены. Они так и не увиделись там, в хостеле.
– Толик, приготовить что-нибудь вкусненькое?
– Нет, мама, спасибо, я покушал.
– Ну, тогда я поваляюсь немного, – мама с видимым удовольствием вытянулась на диване и закрыла глаза.
– Мам, ты не спишь?
Толик присел на краешек дивана. В настроении поговорить.
– Что, мальчик? – мама ласково улыбнулась.
Это она иногда так называет Толика – мальчик.
– Эмоции переполняют?
– Переполняют, – согласился Толик. – Даже не знаю, о чём сначала спросить.
– Начинай с главного, а потом разберёмся со всем остальным.
– Как можно любить таких людей, мама? Я не понимаю. Сонечка любит своего Зеэва. Он же дерётся! Я, правда, этого не видел, но ведь это так! Он же с ней не разговаривает. Точнее, он ни с кем не разговаривает, но и с мамой же тоже не говорит! А она сказала, что любит его и рада, что он у неё есть. Как можно любить девушку в их доме, Сару, кажется? К ней папа пришёл, я видел, как он пытался её обнять, а она его схватила за волосы. Сильно схватила. А он не обиделся, разжал её пальцы и всё равно её обнял. Как так, мама?
– Сложно всё это, – мама задумчиво взъерошила плотные как проволока кудри Толика. – Что ты вообще понимаешь о любви в этой непростой жизни в этом несовершенном мире?
– Ну, я тебя люблю с папой.
– А почему ты нас любишь? – мама с хитринкой посмотрела на сына.
– Э-э-э… – замялся Толик.
А, действительно, почему?
– Потому что вы – мои мама и папа! Почему же ещё!?
– Ну так и мы тебя любим вовсе не за то, что ты такой самый умный в мире и самый крутой чел на планете. И не за то, что ты такой хороший, прям замечательный… Хотя, чего скрывать, ты, кажется, действительно растёшь хорошим человечком… Нет, мы тебя просто любим. И всё. С тех пор как ты родился, так и любим тебя. Потому в нас с папой поселилась какая-то тётя Люба, она же Любовь Анатольевна.
Толик не сразу понял. А когда понял – заулыбался. Надо ж, образно как мама придумала! Тётя Люба. Любовь, да ещё и Анатольевна.
– Вот и любим мы тебя. И очень рады, что ты у нас есть. Так и Соня. И папа Сары. Они просто любят своих детей. Просто потому что это их дети. – Мама говорила те же слова, что совсем недавно сказала ему и Соня. – Не знаю, как по-другому объяснить. А может – и не объяснить это вовсе. Надо принять как постулат, что любовь – такая штука, которая не вырабатывается никакими гипофизами и надпочечниками. Она, любовь, просто приходит, когда считает нужным. В общем, потом сам домозгуешь, ты же у нас самый умный в мире мальчик, – мама вновь хитро улыбнулась, и посерьёзнела, – а как вообще тебе в хостеле?
– Не знаю, мама. Это что-то совсем другое. И жизнь у ваших хаверим совсем другая. Мне было неловко как-то перед ними…
– Почему?
– Я сейчас не готов на это ответить. Мне надо подумать. Может быть, я захочу снова туда прийти. Посмотреть. Может, помочь, если нужно. Если это возможно, конечно, – добавил Толик.
– Приходи, конечно, я думаю, что договорюсь с директором. В любом случае, это не хуже, чем в Контрстрайках целыми днями просиживать…
– Кстати, к вопросу о контре, – Толик посмотрел на часы, – через десять минут мы с ребятами договорились встретиться там…
Перед сном Толик пытался разложить по полочкам прожитый день, такой насыщенный событиями и эмоциями. И перед глазами он видел хаверим из хостела. Хавер Йося, требующий тортика и умеющий, по словам мадрихи Рахели, выполнять разнообразные творческие работы. Ицхак, бросившийся на девушку и укусивший её. Сара, бившая себя кулаком в висок и вцепившаяся папе в волосы. И потом успокоившаяся и сидевшая на диване рядом со своим очень немолодым отцом. И Сонечкин Зеэв-волчонок. Живущий в комнате с решёткой на окне. И во время приступов буйства и агрессии – запирающийся в мамаде-бомбоубежище. Очень симпатичный высокий рыжеволосый молодой человек… сидевший поджав ноги и раскачивающийся вперёд-назад. И взмахивающий рукой. Совсем не такой, каким он бывал по рассказам Сони дома… Зеэв-волчонок…
“А может когда-нибудь, – продолжал размышлять Толик, – придумают решение этой проблемы? Проблемы аутизма. И научатся лечить таких людей. Или не лечить, а корректировать это самое расстройство аутистического спектра. Чтобы мамы, такие как Соня, и папы, такие как папа Сары, могли не только отдавать любовь своим детям, но и чувствовать привязанность своих детей к ним, к родителям. Но, – засыпая уже домысливал Толик, – как говорит мама, цитируя не помню какую героиню из не помню какого американского романа, – “Я подумаю об этом завтра”…
Ирина Корпусова (Израиль).
Visits: 464