– Нет, нет, нет! – почти кричал доктор, – Не положено посторонним находиться на отделении по ночам! Даже если это новогодняя ночь! Нельзя!
– Но, доктор, я же пытаюсь вам объяснить… – посетитель, невысокий, худенький старичок, посверкивая аккуратной лысиной в обрамлении снежно-белых, похожих на пух волос, в умоляющем жесте прижимая к груди кулачки, продолжал настаивать. – Моя жена, человек очень мнительный, вбила себе в голову, что, если мы врозь встретим Новый год, то это будет последний год в её жизни!
– Ну, что за чушь! – доктор начал терять терпение. Сегодня, 31-го декабря, работы на отделении травматологии было невпроворот из-за внезапного гололеда, а он был вынужден выслушивать бредни этого старика!
– Конечно, чушь! Но она то так не думает! Встретит Новый год в палате без меня, в полном одиночестве, и решит, что жизнь подошла к концу. А я этого допустить не могу! Разрешите мне побыть рядом с ней сегодня, доктор! – старик смотрел жалобно голубыми, выцветшими от времени глазами.
– Да, что ж вы меня мучаете, дорогой Пётр Кузьмич! Не от меня это зависит. Есть порядок и всё. Не положено – значит, не положено! Правила такие.
– Но, ведь из любого правила есть исключение! – умолял посетитель.
– Нет!! Идите домой, Пётр Кузьмич, завтра навестите её в часы посещения, как обычно. Ничего с вашей супругой за это время не случится. – Он стал медленно, но настойчиво, наступать на старичка, заставляя того отодвигаться к выходу с отделения.
– Но, доктор, войдите в моё положение!..
– Идите домой, Пётр Кузьмич, идите!..
В конце концов ему удалось вытеснить навязчивого посетителя за дверь. Прислонившись к двери спиной, доктор облегчённо вздохнул, покачал головой, буркнув себе под нос: «Вот неугомонный старик!» – и пошёл заниматься насущными делами, коих было сегодня очень много.
***
Мирали зачерпывал песок из ведра горстью и широким жестом, словно сеятель в поле, разбрасывал сырой песок по заледенелой дорожке. Небольшая оттепель, благодаря которой с крыш и балконов свесились целые гирлянды сосулек, а серые городские сугробы размякли и растеклись по дорогам и тротуарам тонкой водяной плёнкой, этой ночью внезапно сменилась заморозком. И дорожка, ведущая от дома, в котором Мирали работал дворником, к троллейбусной остановке, превратилась в первоклассный каток. Вышедшие на каникулы ребятишки уже оценили такой новогодний подарок и раскатали дорожку до состояния олимпийской ледовой арены.
Мирали торопливо разбрасывал песок и ворчал на детей, на ужасную питерскую погоду, к которой никак не мог привыкнуть вот уже третий год, ворчал, словно старый дед, хотя старым он вовсе не был. Причиной для ворчливого настроения дворника-таджика был самолёт, на который он ужасно боялся опоздать. А вдруг ясное морозное небо опять затянут тучи и повалит снег, и рейс задержат, или, чего доброго, отменят? Или внезапно потеплеет и поднимется сильный туман? Здесь, на севере, на берегах холодного залива такие погодные аномалии случались частенько. Он так ненавидел промозглую питерскую зиму, что по ночам часто видел во сне жаркое южное солнце, горячий воздух, колышущийся над потрескавшейся от зноя землей, даже запах нападавших с дерева абрикосов в саду – и то чувствовал. После таких снов Мирали просыпался и долго не мог снова заснуть, с тоской вспоминая родной дом, жену, пятерых ребятишек, играющих в саду…Сегодня он должен был лететь домой, на целую неделю, и опоздать на самолёт было для него смерти подобно.
Мирали поскрёб рукой в грязной перчатке по дну старого ведра, и рука осталась пустой. Он поправил сползшую на глаза шапку, выпачкав её в песке, и задумчиво посмотрел в ведро. Песок кончился, а до конца дорожки ещё оставалось метров пять-семь… Снова идти к куче песка, сгруженной за домом на газоне, набирать ведро, возвращаться к дорожке?.. На это уйдёт уйма времени, а до аэропорта ещё ехать и ехать, такси он себе позволить не мог. По правилам он, конечно, должен был доделать свою работу, но бригадир-то уже ушёл домой готовиться к празднику. Кто знает, может ночью снег пойдёт или дождь, а там никто и не догадается, посыпал Мирали всю дорожку до конца или нет?
От такой мысли смуглое лицо дворника просветлело, он выпрямил спину, опустил пустое ведро в вытянутой руке, и, осмотревшись по сторонам на всякий случай (вдруг зловредный бригадир следит за ним из-за угла?), весело и быстро зашагал в сторону дворницкой. За его спиной льдисто сверкала на зимнем холодном солнце нетронутая, словно стеклянная, поверхность дорожки.
***
– Лаврова! – доктор окликнул спешащую мимо медсестру. Та остановилась и посмотрела в его сторону. – Полина, ты куда бежишь?
– Как куда, Виктор Андреевич? Домой. Сегодня же Новый год! Я уже отдежурила. – Девушка смотрела на него большими васильковыми глазами с удивлением.
– Отдежурила, Лаврова? Это хорошо, это очень хорошо! Потому что придётся тебе, дорогая Полиночка, подежурить ещё до следующего утра!
Девушка ошарашенно смотрела на заведующего приёмным покоем округлившимися глазами и молчала, чем и воспользовался Виктор Андреевич.
– Да, да, да, Полиночка, я всё понимаю! Просто некому кроме тебя! Видишь, что сегодня творится из-за этого гололеда?
– Но… Виктор Андреевич, почему я? – пробормотала Полина.
– Потому, что у Зайцевой внезапно малыш заболел, а Семёнова сама с гриппом слегла. Ну, некого больше поставить, некого! Выручай, Полиночка! У всех медсестёр семьи, дети, только ты у нас вольная птица! – Виктор Андреевич склонился к её уху и доверительно прошептал. – Мы без тебя здесь пропадём, Полина, просто пропадём. Выручай, золотко!
Он немного лукавил. Полина Лаврова была не единственной медсестрой в приёмном покое, которую он мог попросить отдежурить дополнительную смену, но единственной, которой он доверял. Девушка была не только красавицей, но и грамотной, организованной, ответственной медсестрой. Работать с ней было легко и надёжно. На такую, как она, всегда можно было положиться. А сегодня в приёмный покой шёл непрерывный поток пациентов с травмами, полученными в результате этого чёртова гололёда. Дежурной бригаде требовался именно такой ответственный работник, как Лаврова.
– Правильно, Виктор Андреевич, у других медсестёр давно семьи есть, а я из-за вас старой девой останусь! Я же с работы не вылезаю! Никакой личной жизни! – с упрёком сказала Полина, а в васильковых глазах уже блестела слёзная влага.
Доктор подхватил её под руку и повёл в сторону сестринской, продолжая уговаривать голосом доброго отца, искренне заботившегося о дитяти.
– Полиночка, золотце, костьми лягу, но подходящего жениха тебе найду, только отдежурь! Такой отбор на мужском отделении устрою, что ни один достойный холостяк мимо не пробежит, клянусь! Тяжело травмированного нам не надо. С каким-нибудь лёгким переломом, без смещения, или с вывихом, подойдёт?
Девушка остановилась и вырвала свою руку из цепких пальцев доктора. Возмущённо сверкнув васильковыми глазами, она выпалила:
– Не надо мне ваших травмированных женихов! Ладно, Виктор Андреевич, отдежурю до утра, но знайте, что вы мне жизнь сломали! – и+ резко развернувшись, пошла по коридору прочь.
Виктор Андреевич вздохнул, испытав слабый укол совести, видя её поникшие плечи. Но работа требовала жертв! Мимо него провезли на каталке очередного поломанного пациента, и он тут же забыл о Лавровой, некогда было думать о всяких пустяках.
А Полина заперлась в сестринской и целых пятнадцать минут боролась с рвущимися наружу слезами. Из-за этого гололёда всё рушилось! Всё!! Месяц назад Полине исполнилось 25 лет, и она отчётливо слышала, как в ушах свистит ветер времени, надувая парус, безжалостно и неостановимо неся лодку её судьбы к архипелагу с жутким названием «Старость».
Шмыгнув носом в последний раз, она достала телефон и набрала номер подруги Лиды, которая хлопотала дома, готовя званый новогодний ужин, который она старательно организовывала именно ради Полины.
– О, как ты вовремя, Полинка! – радостно закричала в трубку подруга, – Спешу тебя обрадовать, Сергей придёт, обещал. Красавец, спортсмен, с хорошей должностью в таможне, с собственной квартирой и, самое главное, холостой! Очень выгодный жених, я тебе скажу! Приходи и бери в оборот, только марафет не забудь навести. И надень, пожалуйста, то зелёное платье, которое мы вместе с тобой покупали.
– Лида, Лида, подожди! – наконец удалось вставить слово Полине в беспрерывную подружкину болтовню. – Прости меня, но я не смогу прийти сегодня. Меня опять дежурить заставили.
В трубке на несколько секунд повисло напряжённое молчание, а потом хлынул поток возмущения:
– Как это заставили? Ты что, раб на галере? Трудовой кодекс для твоего начальства не писан? Скажи, что в суд на них подашь! Не имеют они права так поступать! Устрой скандал, хлопни дверью и приходи к нам на праздник! Я же ради тебя старалась, Сергея этого целый час уговаривала прийти, со вчерашнего дня на кухне кулинарные изыски готовлю!.. Ты с ума сошла, Полинка, со своей дурацкой работой! Добро бы, зарплата была приличная, а то копейки!..
– Ну, прости, Лидочка, – от охватившего её чувства вины, Полине хотелось провалиться сквозь землю, – так вышло… Некому работать, все болеют, а тут гололёд…
– Вот именно, все болеют. Могла бы соврать, что тоже заболела!
– Да не умею я врать.
– Ну и дура! – со злостью и обидой выкрикнула Лида. – Сиди в своём дурацком приёмном покое. Знаешь, есть такая примета: как встретишь Новый год, так его и проведёшь. Вот и проведёшь его на работе. А я больше не стану искать тебе выгодных женихов по всем знакомым и устраивать свидания. Неблагодарная ты, Полинка! – и отключила телефон.
Полина вздохнула и убрала мобильник в карман. Лида была права: она глупая, бесхарактерная мямля.
Такими темпами она останется не то что без мужа, но и без друзей, совершенно одна… И ей стало так себя жалко, что к глазам снова подступили слёзы.
Но Полина не позволила себе расплакаться, тряхнула головой, из-под медицинской шапочки высыпались длинные русые кудри. Убрав волосы, девушка открыла дверь сестринской и выглянула в коридор. К ней тут же обратился какой-то пожилой дядечка с оцарапанной щекой, бережно баюкающий свою правую руку, как младенца:
– Девушка, помогите пожалуйста, кажется я руку вывихнул!
– Сейчас, сейчас, – засуетилась Полина, возвращаясь в привычную стихию, – вы посидите вот здесь, а я доктора позову…
***
Ранний зимний вечер наполнил город тьмой, прошитой со всех сторон радостными новогодними огнями, создавая атмосферу приближающегося чуда. Пётр Кузьмич, повязав на старческую морщинистую шею самый тёплый шарф и нахлобучив на голову старую шапку-ушанку, поднял меховой воротник пальто и отправился к своей Шурочке. Нет, он не надеялся провести новогоднюю ночь в её палате из-за дурацких правил, зачем-то установленных ничего не понимающих в жизни людьми, но намеревался быть рядом с ней, где-нибудь на скамеечке в больничном сквере. Выходя сегодня утром из больницы, он внимательно изучил систему охраны. Дыр в заборе обнаружить не удалось, зато шлагбаум, перекрывающий въезд на территорию больницы автомобилям, всем, кроме «скорых», вполне позволял человеку пролезть под красно-белой, полосатой палкой, если у шлагбаума не было охранника. Но Пётр Кузьмич надеялся, что охранники не всю ночь будут торчать на своём посту, Новый год всё-таки!
Прорабатывая в голове детали «операции», Пётр Кузьмич бодро шагал по дорожке к троллейбусной остановке, как вдруг ноги его неожиданно заскользили, поехали по гладкой ледяной поверхности, он нелепо замахал руками, словно старый тетерев крыльями, теряя равновесие, в следующий момент его стало разворачивать по часовой стрелке, повело вперёд… и он рухнул на левую руку, услышав неприятный хруст, и полетел вперёд головой, теряя свою ушанку, прямо под колеса отъезжающего от остановки троллейбуса…
***
Водитель троллейбуса, женщина средних лет с усталым лицом, привычно бросила взгляд в зеркало заднего вида: к остановке, прямо за троллейбусом, подъезжало маршрутное такси. Она заметила наклейку с забавным Дедом Морозом на лобовом стекле маршрутки и невольно улыбнулась – всё-таки Новый год – самый добрый праздник в году и самый волшебный! Даже ей, человеку приземлённому, хлебнувшему жизненного опыта по самое не горюй, невольно хотелось верить в чудо.
Она нажала кнопку и двери в салоне закрылись, троллейбус, лязгнув «усами» по проводам, медленно двинулся вперёд. И тут женщина-водитель увидела летящего прямо под колёса с растопыренными в разные стороны руками и ногами человека. Рот её раскрылся в немом крике, глаза округлились, а нога сама собой надавила на педаль тормоза с такой силой, что огромная машина дёрнулась и остановилась. Тут же последовал несильный удар сзади… Пассажиры троллейбуса недовольно заворчали, завозмущались, выглядывая в окна, пытаясь разглядеть причину внезапной остановки, а водитель уже открывала свою дверь, уже вылезала из троллейбуса с громко бьющимся сердцем в предчувствии чего-то ужасного.
Она выскочила на улицу и бросилась к распростёртому на асфальте человеку, застывшему всего в полуметре от переднего колеса. Разноцветные огни новогодних гирлянд, украшающих фонарные столбы, отбрасывали красные, жёлтые и зелёные блики на блестящую лысину пострадавшего, делая её немного похожей на диковинную ёлочную игрушку, странным образом оказавшуюся посреди проезжей части в канун Нового года. Водитель троллейбуса, прижав руки к яркому оранжевому жилету, там, где испуганно трепыхалось сердце, склонилась над лежащим человеком. Тот застонал и пошевелился.
– Господи, живой! – радостно закричала женщина и бросилась поднимать страдальца.
Это оказался старик лет восьмидесяти. Он растерянно хлопал белёсыми ресницами и охал при каждом неловком движении. К ним подбежал возмущённый водитель маршрутки, молодой мужик кавказской национальности.
– Ты что, женщина, творишь?! – кричал он с отчётливым кавказским акцентом, и его чёрные усы топорщились, словно шерсть на загривке готовящегося к атаке сторожевого пса, – Водить не умеешь – дома сиди! Не женское это дело – машину водить! Фара вдребезги! Бампер треснул! Хозяин меня убьёт…
– Слушай, джигит, чем орать попусту, помоги лучше дедушку поднять на ноги, – бросив на него суровый взгляд, велела водитель троллейбуса.
Вдвоём они подняли деда и отвели на троллейбусную остановку. Дед продолжал охать и стонать, правой рукой прижимая к себе левую.
– Ну, как вы, дедушка? – спросила женщина в оранжевом жилете, бережно отряхивая песок с одежды пострадавшего. – Сильно ушиблись? Руки, ноги целы?
– Кажись, руку сломал… – пробормотал старик, ощупывая левое плечо.
– Руку? Ну-ка, пальцами пошевели! Шевелятся? – Старик отрицательно помотал головой и виновато улыбнулся. – Значит, точно сломал!
Водитель маршрутки принёс укатившуюся под колёса троллейбуса дедову ушанку и бесцеремонно нахлобучил её на лысину старика.
– Ты, женщина, как хочешь, а я полицию вызываю. Пусть докажут, что не я виноват. Кто так тормозит? Фара вдребезги, бампер треснул… Хозяин меня убьёт! – кавказец достал телефон и стал набирать номер.
– Сначала «скорую» дедушке вызови, потом полицию, – попросила водитель троллейбуса, поправляя съехавшую набекрень шапку на голове пострадавшего. А тот сидел на скамейке, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону, баюкая повреждённую руку, и со странной улыбкой на побледневших губах твердил: «Надо же, сломал, сломал руку-то…».
***
Макар Алексеенко, старший лейтенант дорожно-патрульной службы, спокойно дремал за рулём полицейского автомобиля в ожидании капитана Милюкова, отправившегося в ближайший магазин за булочками. Последнее в этом году дежурство подходило к концу и настроение у Макара было паршивое. Не любил он этот дурацкий праздник.
Ну, кто придумал, что Новый год – это семейный праздник? А если у человека нет семьи – ни жены, ни детей, ни родителей?
Именно таким бессемейным человеком и был Макар Алексеенко. Свою семью создать пока не складывалось, обычно он напрашивался в гости к друзьям или уезжал к маме. Но все друзья переженились и уже вовсю нянчились с первенцами, а мамы не стало год назад… Чем ближе был Новый год, тем острее ощущал Макар своё одиночество. В этот раз он решил не ходить в гости, а посидеть у телевизора, встретить очередной год одиночества под завывания надоевших звёзд эстрады и напиться как следует. Бутылку «Столичной» он уже заготовил и положил в холодильник, там же томились в ожидании мясные нарезки из соседнего супермаркета и консервы. “Открою банку маринованных огурцов, – печально думал Макар, – и нажрусь в хлам, в одиночестве!”.
Запищала рация, оторвав Макара от невесёлых размышлений. Он принял вызов и, едва дождавшись капитана Милюкова с пакетом булочек, машина рванула с места и помчалась в расцвеченную праздничными огнями ночь.
***
Подъезжая к месту ДТП оба офицера заметили, что за столкнувшимися троллейбусом и маршруткой уже скапливается пробка. Не хорошо! Припарковавшись в пяти метрах впереди троллейбуса, Алексеенко и Милюков вышли из машины, капитан с сожалением бросил взгляд на нетронутый пакет с булочками на заднем сидении, и размеренным шагом, так что всем окружающим сразу было видно, кто здесь главный, направились к бежавшим им навстречу женщине в оранжевом жилете и мужику с выдающимися чёрными усами.
– Пострадавшие есть? – задал первый вопрос, козырнув и представившись, старший по званию Милюков.
– Есть, есть, офицер! – замахала руками водитель троллейбуса в сторону остановки. – Дедушка, кажется, руку сломал…
– Я не виноват, гражданин начальник, это она резко затормозила! – запричитал кавказец, – Фара вдребезги, бампер треснул, меня хозяин убьёт!..
– Разберёмся! – солидно пробасил Милюков.
– «Скорую» уже вызвали? – поинтересовался Макар, глядя на сухонького старичка, замершего на скамейке в углу троллейбусной остановки.
– Нет, гражданин начальник, я сперва вас вызвал! – ответил водитель маршрутки.
– Ну, ты даёшь, джигит! Я же тебе сразу сказала – вызывай «скорую»! – женщина-водитель с упрёком смотрела на своего упрямого коллегу.
– Ай, женщина, не умеешь водить, не садись за руль! – с нескрываемым презрением процедил кавказец.
Из-за угла, сверкая красно-синими огнями, точно соперничая с новогодними гирляндами, и завывая сиреной, появилась вторая машина ДПС. Капитан взял под руку старшего лейтенанта и отвёл в сторонку.
– Слушай, Макар, «скорую» мы тут два часа прождём, у них сегодня аврал с этим гололёдом. Отвези-ка ты пострадавшего в ближайшую больничку сам, а я пока с ребятами протокол оформлю. Думаю, так быстрее получится.
– Хорошо, – кивнул Макар и направился к деду.
Тот сидел, поджав под себя ноги, прижав к груди повреждённую руку, и напоминал нахохлившегося воробья, маленького и несчастного.
– Дедушка, как вы? – Макар присел рядом с пострадавшим.
– Представляешь, сынок, руку сломал! – глядя на лейтенанта удивлёнными, круглыми глазами, произнёс старик.
– Болит?
– Болит, как не болеть… Ну, надо же такому приключиться! – бормотал дед, словно никак не мог поверить в случившееся.
– Ничего, дедушка, я вас сейчас в больницу отвезу.
– Правда?! – дед чуть не подскочил от радости, ухватив здоровой рукой Макара за рукав. – Отвези, сынок, будь другом!
Пока Макар усаживал пострадавшего в машину, опасаясь задеть травмированную руку, дед щебетал, не умолкая, какую-то ерунду про новогодний подарок, про удачу и про везение. При этом на лице его не было видно и тени страдания. “Это болевой шок”, – подумал Макар, заводя мотор и поглядывая на деда в зеркало заднего вида. Хотя, он мог не только руку сломать, но и головой треснуться… Черепно-мозговую травму получил, вот и несёт всякую чушь… Он вспомнил, как в армии у одного солдата, получившего удар в голову какой-то железякой, отлетевшей от машины во время ремонта, тоже сначала ничего кроме шишки на лбу да нервного возбуждения не было, а потом оказалось кровоизлияние в мозг, парня еле спасли, в больницу привезли уже в бессознательном состоянии.
Макар почувствовал лёгкий холодок в животе. “Довезти бы”, – тревожно подумал он и нажал на газ. Машина, сверкая сигнальными огнями, понеслась по улице, распугивая сиреной спешащих к новогоднему столу водителей и пешеходов.
***
– Я ведь, сынок, – рассказывал дед, пока они ехали до больницы, – к своей Шурочке торопился, к жене. Она ногу сломала, третьего дня ей операцию сделали, да оставили в больнице на Новый год. А это же беда для неё, настоящая беда! Когда-то давно, очень давно, на заре нашей юности, мы с Шурочкой загадали, что до конца жизни будем встречать каждый Новый год вместе, что бы ни случилось! И, знаешь, продержались 60 лет, а в этот раз сорвалось… Шурочка так расстроилась, чуть не плакала! А я ведь знаю, какие глупые мысли лезут в её чудесную головку. Наверняка вообразила, что уж следующий год не переживёт, раз встречаем его не вместе. Вот и спешил, хотел быть как можно ближе к ней. А тут такая удача – руку сломал!
Макар бросил удивлённый взгляд в зеркало. Чудной дед, ей-богу! Перелом руки считать удачей? М-да… всё-таки черепно-мозговую травму нельзя исключить…
– Я вот думаю, сынок, может всё-таки бог есть?! – старик в надежде на подтверждение своих мыслей посмотрел на молодого лейтенанта светло-голубыми, выцветшими от времени глазами с каким-то детским выражением, – Я ведь закоренелый атеист, воспитанный на марксизме-ленинизме, ни одной молитвы не знаю, а сегодня утром пошёл в храм, ноги сами понесли. Стою у иконы, как правильно перекреститься не знаю, ком в горле, в глазах слёзы закипают… Думаю: прости, господи, меня косноязычного и грешного, помоги только встретить этот год рядом с моей Шурочкой, не дай ей потерять веру и надежду! Да разве ж ему есть дело до какого-то старика замшелого? Небось, посмотрел на меня сверху и подумал, что мы с Шурочкой и так тут задержались, девятый десяток пошёл… Ан, нет, сынок, услышал он мою неумелую молитву! Услышал! Значит он есть!
Подъехали к больнице, прямо к подъезду в приёмный покой, вклинившись между двумя «скорыми». Макар вывел деда из машины, осторожно придерживая под здоровую руку. В помещении приёмного покоя толпилось много людей, в основном пострадавшие от гололёда, с измученными, полными страдания лицами, кто-то сидел на скамейках вдоль стен, кого-то везли санитары на каталках, суетливо сновали между пострадавшими медики в белых халатах.
Макар усадил деда на скамейку и огляделся по сторонам. Надо было возвращаться к месту ДТП, где ждал его капитан Милюков. Но внутреннее чутьё подсказывало, что, если он оставит пострадавшего здесь одного, тот так и просидит в уголке тихо, как мышка, а замотанные, задёрганные авральной работой врачи заметят его только к утру, если повезёт. Макар выпрямил спину, развернул и без того широкие плечи, упрямо выпятил подбородок и пошёл «на таран», заметив пробегающего мимо доктора.
– Доктор, можно вас на минуточку?! – добавив в голос немного металлических ноток, позвал Макар. Но доктор замахал на него руками, виновато улыбнулся и убежал.
Макар предпринял ещё одну попытку, неудачно, потом ещё одну… Медики были неуловимы, едва он приближался к ним – куда-то телепортировались, и он начал заводиться всерьёз.
– Девушка, – голосом, не терпящим возражений, произнёс лейтенант и насупил брови, обращаясь к склонившейся у стойки регистратора медсестре в бело-розовом, ладно сидящем на точёной фигурке, брючном костюмчике, – мне срочно нужна ваша помощь! У меня пострадавший в ДТП!
Девушка подняла на него глаза и… Макар остолбенел, забыв всё, что хотел сказать, вообще позабыв русский язык.
На него смотрел ангел большими, синими-синими, как васильки на июньском лугу, глазами в обрамлении густых тёмных ресниц, потому что у обычных людей не бывает, просто не может быть таких глаз.
– Тяжёлое ДТП? – поинтересовался ангел не менее ангельским голосом. Макар кивнул и беспомощно захлопал ресницами, чувствуя, как уходит из-под ног опора, и он падает куда-то, уплывает в неведомые дали – туда, где водятся эти самые ангелы. На прикреплённом к лацкану форменного костюма бейдже было указано имя «Полина Лаврова. Медсестра».
– Где ваш пострадавший? – немного повысив голос, спросила Полина у офицера ДПС, молча замершего перед ней с таким выражением лица, будто это он сам получил травму головы при ДТП. Он что, плохо слышит, что ли?
Сквозь дивное пение небесных сфер до сознания Макара наконец дошёл вопрос, и он неопределённо махнул рукой в ту сторону, где оставил дедушку. Полина вздохнула, покачав головой в аккуратной, очень её украшавшей медицинской шапочке, и пошла к участнику ДТП. Дедушка, скукожившийся в уголке, обнимая пострадавшую руку, тихо раскачивался из стороны в сторону и постанывал. Лицо его было бледным, даже с каким-то землистым оттенком, что встревожило медсестру.
– Что случилось, дедушка? – она присела на корточки возле него, участливо заглядывая в светлые, будто выгоревшие на солнце, глаза.
– Да вот упал, сестричка, кажется, руку сломал, – старик смотрел виновато, будто просил у неё прощения за предоставленные неудобства.
– Пойдёмте в рентгеновский кабинет.
Полина вместе с Макаром помогли деду встать и повели его по коридору. Макар не отводил восхищённый взгляд от девушки. Ангел, истинный ангел, только крыльев не хватает!
– У вас какие-нибудь документы с собой есть? – поинтересовалась медсестра у деда.
– И паспорт, и полис, и даже пенсионное удостоверение есть. Я всё ношу с собой! – заверил он.
– Очень хорошо!
– Скажите, сестричка, а меня в больницу положат?
– Не переживайте, дедушка, если перелом без смещения, то доктор просто гипс наложит и отпустит домой. Новый год будете встречать дома! – Попыталась успокоить его медсестра, но старик почему-то занервничал.
– А если со смещением?
– Ну, тогда оставит в больнице, придётся операцию делать… Посидите тут, вас вызовут.
Она усадила старика на стул перед рентгеновским кабинетом и собралась уходить. Дед схватил её здоровой рукой за рукав:
– Сестричка, а что сделать, чтобы со смещением был?..
Полина с тревогой взглянула на пострадавшего, потом на сопровождавшего его лейтенанта дорожно-патрульной службы. Тот понимающе кивнул и, склонившись к самому её уху, прошептал:
– Не исключено, что он ещё и головой ударился! Периодически заговариваться начинает.
– Ясно, учтём, – ответила девушка и повернулась к нему спиной.
“Сейчас уйдёт!” – Молнией сверкнуло в голове у Макара, и он, почувствовав подступающую пустоту, заторопился, заговорил быстро, в неловкой попытке удержать её хоть на мгновение.
– Сестра, постойте! Не уходите так быстро!
– Да? – девушка остановилась и обернулась к нему.
– Мне нужно возвращаться к работе… Вы за дедушкой присмотрите, а то он старенький… Вдруг давление или сердце… Возраст, всё-таки…
– Да, конечно, не волнуйтесь!
Повисло неловкое молчание. Он не мог, не хотел отпускать её, ни сейчас, никогда-либо вообще, но сказать больше было нечего.
– Вы что-то ещё хотели? – поинтересовалась Полина, видя странное замешательство офицера.
– Да, – радостно закивал он головой и улыбнулся глуповатой улыбкой, – телефончик свой не дадите?..
Васильковые глаза взглянули на него строго, даже сурово.
– Вы не поверите, лейтенант, я вторые сутки на ногах. Чувство юмора у меня кончилось часов шесть назад, иссякло, просто испарилось. А мне ещё до утра работать! Пока вы тут цирк устраиваете, где-то на улице очередное ДТП происходит. Идите уж, товарищ старший лейтенант, регулируйте дорожное движение. Там вы нужнее… – и ушла, высокомерно выпрямив спину.
Макар стоял и остолбенело смотрел в сторону улетающего сердитого ангела, забыв, где находится.
– Что, сынок, понравилась девушка? – вывел его из потрясённого состояния дед. Его голубые глаза лукаво поблёскивали.
– Не то слово… – прошептал Макар, чётко осознавая, что пропал, пропал окончательно и бесповоротно. – Дедушка, а вы в любовь с первого взгляда верите?
– Верить – не верю, а точно знаю, что есть она, вот уже 60 годков знаю, на собственной шкуре, сынок.
– Что же мне делать?.. – Макар вдруг проникся к чудаковатому старику глубокой, душевной симпатией, сердцем почувствовав, узнав в нём товарища по несчастью. Или, наоборот, по счастью? – Похоже, я на неё особого впечатления не произвёл.
– Действовать, сынок, действовать! Счастье – оно как яблоко на дереве, надо потрудиться, чтобы достать. Это только Ньютону оно само на голову свалилось.
***
– Пётр Кузьмич, вы опять здесь?! – доктор не поверил собственным глазам и захлебнулся возмущением. Перед ним стоял тот самый упрямый старик, муж пациентки из 212 палаты, которого он еле выгнал из больницы сегодня утром. Ну, надо же, какой настырный, даром что старый! – Пётр Кузьмич, ваше бы упорство, да в мирных целях! Вы как здесь оказались? Кто вас пустил?
Понимая, что сил устраивать разнос охранникам, пропустившим старика вопреки всем правилам, у него просто нет в конце рабочей смены, но излучая негодование всем своим существом, доктор навис массивным телом над сухоньким старичком. И был крайне удивлён, столкнувшись не с испуганно-виноватым, а с торжествующим взглядом светлых глаз, уверенного в своей правоте человека.
– А я здесь на законных основаниях, доктор! – заявил старик, дерзко выпятив подбородок. – У меня перелом предплечья!
– Какой ещё перелом?..
– Со смещением! – гордо, не скрывая своего торжества, произнёс старик, словно знаменем победы, помахав перед носом доктора свежим рентгеновским снимком. И пошёл по коридору мимо доктора.
А тот стоял и растерянно смотрел ему вслед, пытаясь отогнать глупую, нелепую, навязчивую мысль, упорно скребущуюся в голове: неужели специально сломал?..
***
Поток пациентов с травмами начал ослабевать часов после 9-ти, превратившись в тонкий ручеёк к половине 11-го и, наконец, иссяк ближе к полуночи. Полина сидела в сестринской с другими медсёстрами, кто остался дежурить в новогоднюю ночь, и нехотя пила чай из старой кружки с отбитым краешком. За окном тихо падал лёгкий снежок, медленно засыпая покрытые льдом дороги и тротуары.
– Тебе налить ещё, Поля? – спросила одна из медсестёр, с интересом поглядывая на коллегу.
– Нет, спасибо, Марина. Не хочется.
– А чего тебе хочется?
– Ничего. Совсем ничего…
Она грустно посмотрела на стол, заставленный грязными чашками, остатками сухого печенья и недоеденных конфет. “Вот такой у нас сегодня праздник! Это самый ужасный, самый тоскливый Новый год в моей жизни”, – подумала Полина. Ни ёлки с игрушками, ни праздничного стола с угощением…
Медсёстры попили чай и стали расходиться по своим делам. Марина, маленькая, добродушная толстушка, выглянув за дверь, вдруг вернулась и с весёлым удивлением подняв брови на лоб, произнесла:
– Полина, к тебе пришли!
– Кто? – вяло поинтересовалась Полина.
– Дед Мороз!
– Глупая шутка, Марин.
– Это не шутка. Сама смотри! – Марина отодвинулась, пропуская в сестринскую сначала огромный торт в прозрачной коробке, открыто демонстрирующей чудо кондитерского искусства, а потом того самого старшего лейтенанта дорожно-патрульной службы, что несколько часов назад просил присмотреть за дедушкой со сломанной рукой, а заодно – Полинин телефончик.
“Этого только не хватало, – недовольно подумала Полина, – и откуда он взялся на мою голову?”
– Это вам… – смущаясь, пробормотал высоченный амбал-лейтенант, ставя на стол торт, – Новый год всё-таки, а вы работаете… Вот, решил подсластить вам жизнь… Какой же Новый год без угощения и без ёлки?
Он расстегнул форменную куртку и осторожно достал из внутреннего кармана, показавшуюся крохотной в его больших ладонях, еловую веточку и протянул ей.
Маленький кусочек леса, как ежонок, топорщил зелёные иголки во все стороны, но иголки были мягкие, нежные, совсем не колкие, пахнущие зимней сказкой.
– Игрушек, правда, нет, но зато хвойный запах – запах праздника, будет! Я даже шампанское принёс! – и жестом доброго волшебника достал зелёную бутылку шампанского.
– Девочки, какой чудесный у нас Дед Мороз! – откровенно кокетничала и строила глазки гостю Маринка. И вся компания снова слетелась в сестринскую, щебеча, как стайка птиц, порхая вокруг нежданного угощения.
А Полина, борясь с собой между ворчливым недовольством и искренним удивлением, ела торт и поглядывала на странного лейтенанта. Смущённый румянец заливал его щеки под градом дифирамбов, расточаемых с невиданной щедростью дежурными сёстрами, он упрямо отказывался даже от глотка шампанского, твердя «я за рулём», и бросал робкие взгляды на Полину, пряча янтарные глаза под густыми, пушистыми и почти белыми ресницами. “Смешной какой, – подумала Полина, немного оттаяв от выпитого шампанского, – смешной и неправильный”.
Ей нравились утончённые интеллектуалы, с длинными музыкальными пальцами, умеющие красиво и поэтично говорить, смуглые темноволосые красавцы с оленьими глазами… Этот был совсем не таким. Этакий шкаф с косой саженью в плечах, под метр 90 ростом. Не было в нём никакой утончённости, да и признаков особого интеллекта на круглом добродушном лице тоже не наблюдалось. И светлые, с рыжеватым оттенком волосы как-то не соответствовали карим глазам, с трогательным, телячьим восторгом смотревшим на неё.
Слопав весь торт до последней крошки и осушив бутылку шампанского, медсёстры одна за другой стали уходить по своим делам. Последней засобиралась Марина.
– Ну, ладно, пойду я, – томным голосом ворковала она, глядя на гостя и отступая к двери. – Ох, товарищ лейтенант, если бы у меня не было собственного Деда Мороза, я бы ух!.. – и, многозначительно подмигнув Полине правым глазом, выскочила из сестринской.
Повисло неловкое молчание. И вдруг Полина спохватилась, испытав мгновенный стыд за себя и за своих коллег, за поеданием дармового угощения даже не поинтересовавшихся, как зовут неожиданного дарителя.
– Звать-то вас как, Дедушка Мороз?
– Макаром… – промычал лейтенант, теребя в руках мятую салфетку. – А вас Полина зовут, на бейджике написано…
– Вот что, Макар, спасибо, конечно, за угощение, но, если вас здесь увидит заведующий приёмным покоем, мало никому не покажется! Извините, но вам пора уходить…
Макар вскочил, задев головой полку и смахнув пластиковую упаковочную коробку от торта со стола, щёки его снова полыхнули смущённым румянцем, и Полине стало его, такого неловкого, жалко. Ну, в самом деле, благодаря ему хоть какой-то праздник получился в этот Новый год. И пока лейтенант надевал куртку, она достала ручку, листок бумаги и написала свой номер телефона.
– Вот, если вам ещё требуется мой телефон, – сказала она, сунув листок в его ладонь.
Он заулыбался, засветился весь, точно у него внутри включили фонарь.
– А во сколько у вас дежурство заканчивается? – спросил он уже в дверях.
– В семь утра.
– Я вас подожду на лавочке в скверике.
– С ума сошли? Ещё нет и часа ночи! Больше шести часов в скверике зимой просидите?
– Ага…
– Не вздумайте! Идите домой. В конце концов мой номер телефона у вас есть, – и решительно вытолкала Макара за дверь.
Он вышел в сквер у приёмного покоя, сел на лавочку и поднял глаза вверх: снег перестал, на ясном январском небе чьей-то рукой были щедро рассыпаны звёзды. Они то разгорались ярче, то немного притухали, и Макару казалось, что звёзды пытаются ему что-то сообщить, посылают ему сигналы вроде азбуки Морзе. “Да всё я уже понял, – мысленно ответил им Макар, – знаю, что это – Судьба, нечего мне подмигивать!”.
Разъяснило, и мороз немного усилился, но старший лейтенант дорожно-патрульной службы совсем не чувствовал холода, в глубине его сердца включился и заработал источник таинственной энергии, от которого по всему телу разливались тепло и свет. И этих тепла и света было столько, что хватило бы согреть не одного Макара.
Полина смотрела в окно сестринской на странного человека, усевшегося на лавочку в больничном скверике и мечтательно считавшего звёзды, и вдыхала чудесный хвойный запах, прижимая к лицу еловую веточку. “Вот чудак, глупый и смешной чудак, – думала она, совсем оттаяв душой, – на улице мороз, холодно, замёрзнет ведь и простудится, придётся лечить потом…” Ведь есть же такая примета: как встретишь Новый год, так его и проведёшь. Заболеет сегодня, а потом весь год его лечи?!.. Спрячу его в сестринской за шкафом или в подсобке между полками с лекарствами, и наплевать на Виктора Андреевича, пусть ругается! И она, забыв еловую веточку на подоконнике, накинула на плечи свой полушубок и побежала в больничный сквер, в ночь, в мороз, спасать от холода чудака, вернувшего ей праздник.
***
В палате номер 212 на втором этаже на кровати возле окна сидели двое и смотрели в окно. Пётр Кузьмич чмокнул свою Шурочку в седой висок и неловко приобнял её загипсованной левой рукой, а она потеснее придвинула к нему загипсованную правую ногу и удовлетворенно вздохнула.
– Надо же, кто-то сидит на лавочке в сквере… – пробормотал старик, щурясь в темноту подслеповатыми глазами. – А ведь это я должен был сегодня там сидеть!
– Почему? – удивилась старушка.
– Я же собирался встретить Новый год пусть не вместе, но как можно ближе к тебе, на лавочке в больничном сквере, а вот поди ж ты – повезло, руку сломал!
Старушка с нежностью посмотрела на него и ласково потрепала по блестящей лысине морщинистой, покрытой старческими, коричневыми пятнами, ладошкой.
– Какой же ты глупый, Петруша! Думаешь, я не понимаю, что «вместе» – вовсе не значит «близко»? Даже если бы ты был в другом городе, в другой стране, на другой планете, всё равно мы бы с тобой были вместе. Кто же нас разделить может после стольких лет?
– И правда, Шурочка…
Пётр Кузьмич вздохнул и улыбнулся: теперь он точно знал, что впереди у них с Шурочкой, его драгоценной Александрой Васильевной, есть ещё, как минимум, один, долгий, счастливый, 61-ый по счёту, год, который они проведут вместе.
Views: 414