Как хорошо, когда тебе пятнадцать лет, когда ты здоров и беспечен, и тебе кажется, что стоит только оттолкнуться посильнее ногами, и ты взлетишь, как птица, и с высоты своего полёта радостно махнёшь крылом тем, оставшимся внизу!
– Эй, вы! Привет, я здесь!
А они будут смотреть на тебя долго и удивлённо, задрав головы, и завидовать!
– Ох, и крут же этот парень, мы все его знаем! Да! Он настоящий герой!
И лишь нелепые детские привычки со всей своей вредностью вцепившись во взрослеющее с каждым днём тело могут досадно испортить позитивный настрой и эйфорию от полёта.
Мы все так любили спорить, что-то кому-то доказывать: ведь мы были уже такие умные, такие просвещённые во всех науках – старшеклассники… Лёшка был самый умный в классе, отличник! Но была у него привычка – в горячности спора он начинал постукивать собеседника в грудь тыльной стороной кисти: мол, «послушай, послушай!». Это он без всякого злого умысла, просто вредная, как потом оказалось, привычка, происходящая, возможно, ещё из детской непосредственности. Однако, эта вредная привычка приводила иногда к забавным, а порой и неприятным курьёзам.
Как-то по дороге в школу зашёл очередной жаркий спор. И вовсе не важно, о чём мы спорили, главное – в нашей компании была девушка. Олька, так мы её звали по-приятельски, была на год старше, но её ровесников в нашем доме почти не было, и она часто примыкала к нашей весёлой компании, чтобы не скучать по дороге в школу. Постепенно спор локализовался, и оппонентов осталось двое – Олька и Лёшка, а мы, хитрецы такие, чуть отстали и принялись наблюдать за развитием событий. Нас-то он уже всех «простучал», а вот как этот номер пройдёт с девчонкой? Тут-то Лёшка и стал похлопывать её по груди:
– Слушай же, слушай! Тут дело совсем в другом, как ты не поймёшь!? Дело… –
Бамц! Она, недолго думая, шлёпнула его по щеке своей худенькой ладошкой.
– Ты чего!? За что!? – Лёшка опешил и встал, разведя руки, удивлённо тараща глаза ей вслед. А мы ржали, как лошади, подпрыгивая и стуча копытами. Вовка, приняв красноречивую скорбную позу, как бы хватаясь за сердце, философски изрёк:
– Наверно, это и есть любовь! Вот она какая…
– Дураки! – заорал на нас Лёшка и понёсся с кулаками. Но тут Оля повернулась и пренебрежительно бросила:
– Да вы все ещё малолетние придурки!
Это нас моментально примирило, инцидент был полностью исчерпан, мы снова все оказались в одной лодке, получив очередное гордое и почётное звание. Как ни в чём ни бывало пошли в школу и уже на следующий день забыли о случившемся.
Кто же тогда знал, что это событие вдруг получит продолжение, более масштабное и более эффектное? Катализатором нового конфликта стала мода и отношение к ней, одно из вечных непримиримых противостояний «отцов и детей». Как-то так сложилось в тот отрезок времени в СССР, что для мальчиков перестали шить школьную форму, и разрешено было ходить в свободной одежде. В магазинах полно было скромных, похожих на форму костюмов, наша лёгкая промышленность и не стремилась следовать моде. А вот в ателье или у частного портного можно было сшить костюм уже по моде, кому позволяло материальное положение – так и делали. Вот где раздолье-то было, изощрялись, как позволяла фантазия: шили расклешённые, расширяющиеся от колен, брюки – они как раз были тогда последним писком моды. Кто поскромнее – шили обычные, слегка расклешённые брюки, но некоторые предпочитали широченный клёш со складками, куда иногда вшивались ещё и пуговицы.
Конечно, бдительный педагогический персонал старался пресекать различные модные течения, уводящие советскую молодежь от установленного стандарта. Параметры брюк тщательно измерялись линейкой и на глаз, хотя если клёш был умеренный, было трудно понять, насколько учащийся пренебрег идеологически выверенной нормой. Измерялась также длина волос, но тут проще было: если волосы достигали воротника – это считалось недопустимым, и «хулиган» отправлялся в парикмахерскую.
У девочек была ещё старая форма – тёмно-коричневые платья с чёрными или белыми фартуками (белые – парадные). Но и они ухитрялись из сего «ветхо-заветного» одеяния делать «модные штучки». Тогда была мода на мини-юбки и форменные платья соответственно моде укорачивались до самых минимально допустимых пределов, то есть практически до нижнего белья. Это затрудняло походку (широко не шагнёшь), но и делало её более элегантной. И совершенно непонятно было нам, молодым и ветреным, зачем прятать красивые девичьи ноги, однако справедливо считалось, что это отвлекает от процесса изучения наук. При оценке внешнего вида девочек критерием нравственности служили коленки: если они закрывались платьем – было нормально, если коленки торчали – криминал! По этому поводу даже шутка появилась, что нынешнее поколение (конечно, поколение того времени) правильнее называть «вышеколением».
Однако, мода не стояла на месте, хотя и доходила до нашей страны с некоторым опозданием. На горизонте замаячили джинсы, про них никто ничего точно не знал, но в магазинах однажды появились штаны из синего материала под названием «техасы». В кино показывали фильмы про ковбоев из Техаса, да и слухи о новой моде уже достигли даже самые захолустные города Союза.
Сначала в школу пришёл кто-то один в этих самых «техасах», они не бросались в глаза, как «клеши», и учителя поначалу не обратили на это никакого внимания. Но когда мы договорились всем классом прийти в школу в таких штанах, стало ясно, что это какое-то «течение», а с «течениями» в той жизни надлежало бороться, если оно не исходило с самого верха. Да, это считалось тлетворным влиянием Запада, и с этим надлежало бороться решительно и бескомпромиссно!
У входа в раздевалку появилась Марина Семёновна, наш завуч по воспитательной работе. Загородив своей внушительной фигурой дверь и превратив её в контрольно-пропускной пункт нравственного оазиса советской культуры, она стала зорко оглядывать прибывших в школу учащихся на предмет соответствия их внешнего вида и наличия пресловутых «техасов». Она была похожа на неприступную крепость: высокая и строгая в красном свитере, своей пышной грудью, как тяжёлой артиллерией, готовая встать на защиту установленных правил! И горе тому, кто посмеет в хулиганском или в каком-то ненадлежащем виде проникнуть в храм науки и воспитания!
Лёшка, простая душа, стал с ней спорить. Спорил он всегда, горячо и аргументированно отстаивая своё мнение!
– Почему Вы не пускаете нас в школу в этих штанах? Они выпущены нашей замечательной советской промышленностью, значит и разрешены к ношению! Это никакие не джинсы американские, а наши отечественные “техасы”, понимаете – “те-ха-сы”!
– Всё равно в школу в них не положено ходить! У нас тут не туристический слёт, а учёба!
– А где, позвольте узнать, написано, что они не предназначены для учёбы? Где?
– Вы же не явитесь в школу в трусах! Хотя на пляже или в лесу это было бы вполне уместно! Есть же, в конце концов, правила приличия…
– Послушайте, послушайте… – Лёшка по привычке, как всегда, в пылу спора стал похлопывать её по пышной груди…
Глаза у Марины Семёновны округлились, лицо покраснело и слилось со свитером, грудь закачалась в такт возмущённому дыханию. Всё говорило о скором извержении вулкана, но Лёшка не унимался. Задыхаясь, Марина Семёновна на некоторое время лишилась возможности говорить. И тут вулкан взорвался:
– Ты что делаешь? Мальчишка…, наглец…, мерзавец! Что ты себе такое позволяешь, а ещё из приличной семьи, отличник!? – с этими словами она возмущённо шлёпнула его по руке и покинула свой пост, чуть ли не бегом, направляясь в учительскую. Лёшка, поняв наконец свою ошибку, кинулся за ней, извиняясь на ходу:
– Марина Семёновна, простите! Я не хотел! То есть я хотел, ой…, но совсем не то, что Вы подумали!
В ответ она одарила его ещё более возмущённым гневным взглядом и скрылась в недрах учительской, громко хлопнув дверью. А мы, юные мерзавчики, давились от хохота, чуть не падая на пол, веселились неловкому поступку своего друга и соратника по борьбе, повергшего грозного блюстителя порядка и нравственности в бегство.
Конечно, по поводу инцидента были вызваны родители в школу, обсуждалось вопиющее поведение старшеклассника по отношению к заслуженному педагогу. Лёшка снова извинился и сказал, что не имел в виду ничего «такого», чем вновь вызвал взрыв негодования, мол «какого это ещё такого»?! Однако, дело закончилось мирно, поскольку стало совершенно понятно, что это была просто неудачная, но, в общем-то, безобидная привычка.
На следующий год Алёша направился завершать своё образование в Москву – в математический класс – и в дальнейшем поступил в МГУ, от вредной привычки стучать в грудь собеседника в споре окончательно избавился, и жизнь его сложилась вполне удачно. Мы часто собирались вместе, когда он приезжал домой, вспоминали наши школьные проделки, читали учительские замечания в старых школьных дневниках. От души смеялись, совершенно без обиды вспоминая все наши победы и поражения. С особой теплотой всегда вспоминали всех своих учителей, хоть и были мы когда-то по разные стороны баррикад. Учёба на то и поставлена в начале пути, чтобы в мягкой форме познакомить с тем, что ждёт впереди, в настоящей жизни!
Views: 58