Лирика Игоря Фармазюка

Холод прощания
(по мотивам какой-нибудь "Зимней вишни")

Проклятый холод чувством одиночества
терзает и снаружи, и внутри.
И сколько на огонь ты не смотри,
не тает льдинка грустная, что росчерком
пера я вырвал ночью из груди.
Тебе увы, смотреть в неё не хочется.

Ты взгляд отводишь, - так неинтересно
глядеть в мой замерзающий портрет,
и не волнует больше нас сюжет,
начавшийся безумно и прелестно...
Трагикомедия теперь, на склоне лет,
Смешна. Печальна. Глупа. Неуместна.

Надежды - блеф, что происки зимы
закончатся, когда наступят вЁсны.
Я старый стал, а не ребёнок взрослый,
и знаю, звёзды в угли сожжены.
А после лета вновь придут морозы,
и не сойдутся в угол две стены.

Дом станет дымом и воздушным замком,
парящим среди серости хлопот.
Растает, словно ночью небосвод,
что исчезает без луны от света лампы.
Картина смоется, забудется, уйдёт.
И ни холста, и ни багетной рамки.

Мы опять вдалеке друг от друга

Мы опять вдалеке друг от друга,
Снова в хмарь я куда-то бегу.
Нескончаема эта дорога,
В ней теряю и не берегу -
Ни тебя, ни себя. И страдаю.
И страдаешь, естественно, ты.
Не ругайся, моя дорогая!
И прости, если сможешь, прости!
Заблудился конкретно, но вскоре
Разрублю все свои узелки,
Все загнившие раны промою
И отправлю в казармы полки.
Мы займемся любовью и бытом,
Напевая забытый куплет...
Пусть в Америку тропы закрыты -
Перебьёмся! На даче есть свет,
Есть вода, сосны, озеро, воздух
И в сраженьях забытый покой.
Там уйдем на почтенный мы отдых
И плевать, будет дождь или зной!
Кое-что у нас всё же осталось,
Пусть немного и нажили мы.
У нас будет счастливая старость:
Дети, внуки, камин у стены.

Дочери

Идёт моей дорогою, 
Влюбляясь и страдая.
И от того мне плохо - 
И я лекарств не знаю. 
...И было одиночество,
И был максимализм, 
Душило всех отрочество, 
Отбрасывая вниз.
И поднимало к звёздам,
И снова в пропасть спуск, 
Непониманий слёзы, 
Их горько-сладкий вкус. 
Какие мне советы
Ей написать, сказать? 
Я ж не имел ответа, 
Сейчас не отыскать.
Но вместе с ней тоскую
И ей стихи пишу.
Теперь её люблю я.
Теперь я ей дышу.

Первая любовь

Ах, это счастье пионерское - до слёз!
Поездка в лагерь, в середине лета!
И вспоминая запахи травы, любви и грёз,
Я понимаю, что какой-то паровоз
Увёз меня от радости да к бедам…
Пытайте и не верьте, издевайтесь,
Но зло кричу: «Нет, после никогда!
Я был тем летом и не сомневаюсь,
Не вру, не возношу и не покаюсь -
Единственно лишь счастлив... Да! Да! Да!»
Мои тринадцать лет, как чёрта дюжина, -
В груди дыра и закипела кровь!
Не мог дождаться время после ужина,
В футболке чистой, но не отутюженной, -
«Массовки»-танцев, чтобы там без слов
Взять.., пригласить.., шагнув у сотни глаз,
Вдруг обмирая, словно у обрыва!
Да только бы не получить отказ,
Пусть на мгновенье, пусть один лишь раз,
На танец ту - единственную в мире!
И если да! - О, вот секунда власти!
Как чудо, что держал в своих руках!
А после, в годы злобы и ненастий,
Среди другой уж повзрослевшей страсти,
Я помнил её кисти на плечах…
Тот запах первой женщины, в расцвете,
Которая, увы, сказала "НЕТ"!..
И понимание, что счастье в этом свете!
Вернее, в отрицательном её ответе, -
В той муке возвышающей, секрет!

Из дневника поэта

Его стихи по кайфу дамам
И ревновались мужиками.
Но он рождён в эпоху БАМа,
И словом бил, как костылями!
Его поэзия как скрежет 
Вагонов, скачущих на рельсах.
Слова его алмазом режут
По самой сути и по сердцу!
Непредсказуем, словно выстрел
И над чужой неволей плачет.
Он - ветер свежий в поле чистом!
Звук барабана на удачу!
Пусть несуразен в том порыве,
Надрыве и в прыжке над бездной! -
Детьми и вы такими были!
Утратив в суете надежду,
Ловите слов его раскаты,
Сердца раскрыв, расставив руки!
Поверьте! Он не виноватый!...
Он просто слышит эти звуки!

Никудышнее время весеннее...

Никудышнее время весеннее, 
Нет, сегодня не очень «тот май»!
И желание уж не толстенное.
Ты как хочешь меня понимай…

Эх, черемуха вроде и рясная,
Но от цвета не режет глаза.
Эх, весна ты моя распрекрасная,
Не моя ты сегодня, весна!

Как-то так, не срослось у нас нынче,
Не пробило нас общей искрой!
И рассвет не такой что-то дымчатый,
Я усталый, не пьяный, - домой.

Никудышнее нынче весеннее
Время майское, что-то нашло.
Не клокочет в душе новоселье,
И ни ломом не бьет, ни веслом.

Вроде женщины вновь обнажаются,
Но душа не поет дифирамб.
Очень этому я огорчаюся,
К огорчению тысячи дам.

P. S.
Память нервно за что-то цепляется.
А за что? Я не вспомню уж сам.

Твой балбес опять чего-то пишет...

Твой балбес опять чего-то пишет,
Извиняясь, мучает строку.
Верь, что он тобою только дышит,
И сбивая ноги на ходу,
Он идёт к тебе, в грязи петляя,
Не надеясь выбраться сухим.
Ежедневно ты в себя влюбляешь,
Ночью поздней, утром молодым.
Ты одна такая - сумасбродка,
Дикая таёжная княжна!
Хорошо, что вместо сковородки
Нет на полке у тебя ружья!
Хорошо, что не ножи бросаешь,
Острый ум меня и так сразит.
Сколько раз меня опять прощаешь
За какой-то бесшабашный брык.
И ни годы, ни болячки, нервы
Не состарят душу твою, плоть.
Ты - моя рабыня, госпожа и стерва,
Пуля, разорвавшая всю грудь!
Плаха ты моя и пьедестал мой,
И петля, наркотик - тоже ты!
Мне тебя всегда не доставало
В мире, где так много пустоты.
Ты меня давила словно трактор
И лечила, словно Айболит.
Ненавидел я неоднократно,
Позже задыхался от любви!
И всегда в улыбке молодая,
И в бою, любви, прекрасен лик!
Я - дурак, а ты всё понимаешь,
Девочка моя! Я - твой старик.
Звёздочка моя, а там, на небе,
Звёзд-двойняшек люди не нашли,
Ты - моя единственная леди!
Знай, нам до конца вдвоём идти!

А ты люби...

А ты люби, какой я есть:
Весь дёрганый, гонимый!
А ты люби и вздор, и спесь,
Люби и будь любимой!
Тебя я буду ревновать
И буду биться в клетке!
Ещё я буду так ласкать,
Чтоб сплавились розетки…
А ты люби, какого есть -
Тверёзого, да злого!
Но в душу часто так не лезь,
Там всё и так хреново!
А ты прости меня за то,
Что не было и нету:
И ни «Гавайев», ни манто,
Да, только рык в куплетах!
А ты люби, какой я есть:
Молящий за вас бога!
Найду одеть что вам и съесть.
Прости, зовёт дорога.
И ты разбей, порви, сожги,
Сломай столы, посуду!
Но ты люби до гробовой доски!
И знай - другим не буду.

Ты думаешь, что я тебя забыл?

Ты думаешь, что я тебя забыл?
Глупышка! И зачем старуха-ревность?
Я был с тобою! И ещё с тобою был!
Не ежегодно и не ежедневно.
Пугливая! Я каждый час с тобой!
Минуту или может даже круче!
Родная, я навечно только твой!
Молю: не надо себя мучить.
Ты чувствуешь? Я двигаюсь к тебе!
Лечу? Пока что только еду.
К своей истоме или же судьбе,
Чтобы опять любимым быть за беды.

Случайной проводнице
Случайной проводнице вагона в поезде "Усть-Илимск - Новосибирск" 
(Евдокимовой Анне Мих-не) посвящается...

Когда Каренина на рельсах погибала,
Душа её разверзлась на куски,
И части эти время разбросало,
Как осенью разносит лепестки.

Века с тех пор над Русью пролетели,
Страна другою стала кое-где,
И многие забыть её успели,
Дождём следы замыло на песке. 

Но вот однажды в суете вокзальной,
Среди ночной сибирской пустоты,
Я лик её увидел… моментально,
Почудились знакомыми черты:

Усталый, жёсткий вид у проводницы,
Слегка помята форма и пальто,
Но брови… Словно две большие птицы,
Огонь волос и нежное лицо.

Осанка королевы, бюст богини
Запрятан был под форменную чушь.
Ты, как фрегат, израненный на мине,
Врезалась красотою в эту в глушь.

Как молния среди ночи безмолвной,
Как наводнение на засуху полей!
Лишь взгляд пугал, он был увы, надломлен,
Зажат меж рельс, вагонов и дверей.

В твоих глазах столкнулись все печали
И горести, и злоба тех людей,
Что ехали в вагоне и едва ли,
Отличны были от своих теней.

Который год мелькая, исчезая,
Твою стирают тупо красоту,
Частичка Анны той внутри страдает
И рвёт от шпал к надежде. В высоту!

Жаль с каждым годом всё слабее взмахи,
Бровей раскосых крылья опалив,
Ты куришь сигарету и во мраке
Всем телом чувствуешь, как мир несправедлив.

Но знай и верь, что это всё не верно!..
Верна лишь красота твоя и пусть
Стучат колеса мерзко, суеверно.
Тебе - не к ним, а надо рваться ввысь!

Другая Анна за тебя страдала,
Чтоб после миллионы разных Анн,
Её души кусочки сохраняя,
Спаслись от рельс, похожих на капкан!

Игорь Фармазюк.

Views: 194