Отдайте это Джиа. (Poems for Gia Carangi) Заберите города и подальше спрячьте. Ангелок исчез и затерялся среди нас. Чистая душа - на порог несчастья. Ягнёнок - среди голодных масс. Зарисуйте улицы с чёрными домами, Сгоревшие трущобы заменить на лес. Где каждое деревце твоими хрупкими руками Понежилось до самых корней. Ей нужно много света, среди бегониевых цветов. Реки, океаны, воздушные шары. Музыка солёных волн и бархат вечеров. Грустное молчание от тоски. Споры о котах, чтение стихов. Хороший, добрый человек. Поход в музей, поход в кино. Желание быстрее повзрослеть. Швейцария, Марроко, Монако и Россия. Франция, Китай, Италия, Майотта. Триста дней под солнцем Рио И ни одного дня под кислотой. Чистые улыбки в высоких зеркалах, Ты знаешь больше других, Слишком красивая, чтобы жить среди нас. Слишком быстрая, чтобы тихо жить. Двадцать семь красных роз В твоей квартире и в моей. Разница одна: лишь в том, Что ты жива, а я давно нет. Стену скорби не так уж и жалко. Лицо твоё создал не Бог. Ты плачешь - и мне очень страшно Смотреть, как в ноябре играет дождь.
Здесь Джиа больше не живёт (Poems for Gia) В разлуке барной, в кутежах, ронял в себя я пиво, И блюз садился на углах пустых пивных бутылок. А в это время, стукнув в дверь, вошёл мне незнакомый, Похожий на артиста человек, красивый, но угрюмый. Не знал где сесть и как сказать в чужой берлоге. Он рядом сел, сперва молчал, не проронил и слова. Как только блюз и осень, полночь на часах - Всё смолкло враз, был только наш скрипучий хохот. Огонь поднялся до небес и дым вдыхали мы Дешёвых, горьких сигарет и были все пьяны. Сквозь тишину прошёлся он, как по воде Христос. Друзья мои были пьяны, но слышали вопрос. Один бармен не слышать мог - он удивился. - Здесь Джиа больше не живёт, - сказал, как прослезился. Для человека не ответ, а был смертельный приговор. Чего он ждал? Искал кого среди пропойц? Я посмотрел в его глаза, в них не было воды. И Голливудское лицо приняло грустный вид. Мы выпили, в руках вертел он фото. Сердце съёжилось моё, тяжелым стал вдруг воздух. Девушка из рук его смотрела на меня, И понял тут же, что жизнь моя пуста. Я очень часто ходил по дну реки, Считал за счастье быть побитым за грехи, Искал и падал в шалманские канавы, Одиночество - как признак неустанный. Секундой позже - и ушёл из бара человек, Оставив фотографию на засаленном столе. Стучалось сердце, я выбежал наружу, но увы... Все улицы были безмолвны и пусты. Светили медною золой слепые звёзды. Здесь Джиа больше не живёт - а значит здесь всё мёртво.
Разговор со стенкой Что если б стены умели говорить… Как много бы они нам рассказали, И может быть мы не так страдали В одиночестве или взаперти. В печальный час они б для нас Могли найти слова, каплю утешения В наш безграничный океан мучений, Даря советы или поучения Хоть на секунду забыться о мечте… С этих мыслей, не зная смысла, Закинув голову, я закурил. И дым от трубки в моей комнатушке Лениво растекался из угла ввысь. Я так увлёкся печальным вопросом, Что не заметно для себя Пуская кольца, так лихо и просто, Дымлю в чей-то серый на стене глаз. «Какая фантазия», - сказал я и снова пустил дым. Тоскливое облако - в массу ничто. И сквозь дым я увидел несколько дыр, Стена презабавно напоминала лицо. Мой смех был подавлен, кто-то сказал мне: «Может быть хватит смолить на меня?» Усилием трезво не мог я поверить, Что рядом со мною раздались слова. Трубка угасла, да солнце так ясно Вдруг озарило всю комнату сна. Стена будто живая, себя бил я напрасно, Когда у неё рот открывался и моргали глаза. - Кто ты? - спросил и сам пошатнулся. Рот улыбался и глаза, веселясь. Подали мне знак, так что я ужаснулся, Хотелось проснуться, но верно не спал. «Эй ты, задвинь шторы, мне солнце горит» - Одной рукой закрывалась реальность, Другой ecoute своё сердце и ритм, Так что токи вбивались в мои тонкие пальцы. Лучи испарились так же быстро, как юность. Но лицо на стене продолжало смотреть. «Налей-ка мне выпить» - оно отозвалось. И белая краска начинала краснеть. «О, как ты наскучил и трёп твой трескучий, Ты жалкая сущность, бегущая в даль. И жду не дождусь, когда исчезнет отсюда Твоя умная мина да нелогичный багаж». Я упал на матрас и почти как страус Голову спрятал под одеяло. А оно чертыхалось и дико смеялось. Что мне оставалось? Всё же я был писатель… Надо признать. А рядом в квартирах люди ели и пили… Занимались любовью, создавая детей. Им невдомёк, что со мною случилось. У них веселье и радость, а не лицо на стене. «Ты хочешь любви? Зачем тебе это?» - Не знаю, - ответил. Но Я просто хочу. Сказал и сел к ней напротив, Закурив трубку, пустив дым в пустоту. «Ты ничтожная личность, лживый поэт, Что ты можешь дать настоящей принцессе? Ты бездарная личность, как и все люди здесь. Вы даром живёте и едите хлеб в масле. Я ненавижу вас люди, вы создали меня, Строили в муках, поту и слёзах, Но потом вы готовы всё это отнять, Но уже не в поту, а с триумфом в глазах. Я не терплю любви вашей лживой. За одной стеной вы говорите одно. И тут поменялись, когда вас не видно. Но нам-то всё видно, жестокое Всё. Я ненавижу все ваши войны, магазины, машины. Берлин и Чечня, и Афган, безликие жизни, дешёвые смерти, настоящая злость, ненастоящий оргазм. И мне противны все эти картины, Шкафы и комоды, кожа в кредит, Незваные гости в половину шестого, Пьяные, трезвые лица без лиц. Льготные выдачи, Великие личности, Походы в кино, поездки в Париж. Много и мало, желание, потребности. Ракеты летят вверх, бомбы летят вниз. В одной из квартир происходит убийство, В одной из квартир происходит любовь, Но всё так похоже, и что без смысла, Вы люди бессмысленны, и жизнь - как делёж». Лицо рассмеялось, и я понял: «Попалась», - Куря свою трубку в дыму и улыбке. А лицо было каменное, и, заподозрив неладное, Страх заиграл по бельевой нитке. «Что ты задумал?» - спросила она. «А ты не дурна» - и, положив трубку, Я стул деревянный подвинул туда, Снимая штаны, приготовился к чуду. Лицо заикалось, сопротивлялось, То и дело сжимая свои пухлые губы. Ария духа и солнце ворвались В мою тесную комнату, в пещеру свободы. - Вот и вся песня, вот и вся правда, Что ты ответишь? Что ты мне скажешь? Лицо в стене, содрогаясь, стонало, И солнце было добрым и очень прекрасным.
Корабль Дураков Он взором провожает даль, но Боги не взаимны, Всё потому что сам он - Бог, и на его руке Планеты крутятся, по пальцам, эти перстни Указывают подступы к большой. Пугливы люди - так строгий его взгляд. Белым шёлком на лице падает недуг. Бессонница идёт за ним пятый день подряд. Голос свистом с океана не даёт уснуть. Ведомый всем, как человек он знает: Спасение своей души есть боль. Играли золотом доспехи Александра. Корабль плыл, качался царский двор. Подхватывали волны вокруг разбросанные розы. Двенадцать слуг боялись его сказ. Не меньше опасались военные советы. Натягивали воду в сети народ и его сенат. Вздыхали всюду любовные утехи, И оживала скука в нём, который раз Покинув палубу, он щёлкнул пальцем в небо. Верный ему друг на террасе ожидал. Пока кружились нити по синей глади, Два халдея смеялись всё с Царя. Пурпурный парус завис над облаками. Они предвидели комедию с утра: - Смотри, его сегодня снова била лихорадка. Со дна он слышал чей-то крик. То были проклятые Римом предки, Хоронившие здесь свои плоды. Но место сокровищ было неизвестно, Всё это было сказано в бреду. Глупцы смеются, артисты поют песни. Умные, раскинув руки, спят на берегу. - Ты прав, - говорил второй, - Империя в разрухе. Затуманены игрой дороги человека. Последствие теперь дурное эхо - Такое, что на долгие века. Смердеет дух имени Великих. Я пью его вино, ем чудные кормления. Но чувствую, что яду мне налили, К еде на слитках золотых мне отвращение. НЕ жду своей кончины лёгкой, Хочу, чтобы сыны мои и внуки не видели всего - грязь и похоть, А выросли в руках могучих. Смахнув слезу, халдей увидел, Как царь старается для друга: Он кормит с рук и гонит гриву. Халдей сената со злу сплюнул. - Не знаю, каков рубеж настанет. Конец когда? Когда-нибудь придёт. Не вечно птица по небу летает. Закончится и его полёт. На этом слове он замолк однако. Рукой запечатав рот, Тряхнул на солнце все слова, догадки. Бурлило море, близился обед. 2 Пока халдеи находили время, Царь обнимал своего коня - На свете не было милее, Чем быстроногий Инцитат. - Один мне друг - ты, нет сомнений, А до других мне дела нет. Твоим словам всегда я верю И счастлив, что у меня ты есть. Пусть дураки смеются - У них больная голова. Я - главный лекарь Рима, И голова им не нужна. Заржала лошадь, и сам Цезарь Визгом разбудил свой двор. Под жарким страхом, белым гневом Вздымались волны над кормой. Ногами били как в литавры. От первой до последней шлюхи, Бросив ряд своих занятий, Они к ногам его припали. - Слушайте, мои сокровища - на дне, Я близок Хвала Нептуну!! Уверен, они где-то здесь, Не будем терять время. Охрана, как и шлюхи, посмотрели На красные Цезаря глаза. Дрожало сердце у каждого халдея, Запрыгали так жалобно уста... - Германик пьян, - вырвалось на волю Два озабоченных, вполне правдивых. Они над всеми пролетели И сели на уши правителя. Калигула с улыбкой хитрой Пронзил их девственные души. Сплетались, рвались мысли, Но улетали слишком быстро. - Я жду, - гневался он, собрав в кулак Всё то, что было странным. Скрывали, прятали глаза, Один за спинами, другой за каждым. И как на зло взбесилось море, Перепугав на корабле Простые, голубые крови. Задрались юбки в кутеже. Трагедии не миновать. Уплыло солнце с облаков. Стрелам дали полетать. Волной смывало кровь с полов. Так кровь пускали бы до конца, И смех колокольчиком, Но вот Нептунова рука Вмешалась в дело горькое. Подкинув в кровяные лужи Серебряный клинок с ладонь, Он живой, без всяких ножен, Лежит, терзая всех собой. - Это рыба, - крикнул кто-то, - Знает тайну этих мест. Что если мы её расспросим, Она расскажет нам как есть. Калигула молчал и думал, Небо раскатилось в дождь, Безумие почти преступно, Царь чувствовал подвох. Однажды глупость показав, Его высмеивал народ. Он мудрость выучил и знал - Дурная слава не умрёт. - Что за штука? - молвил Царь. А рыба открывала рот, шептала. Зло брало - не разобрать, Что Калигуле сказать пыталась. - Громче мне благоволи, - он поднёс К ней ухо. Замерли вокруг, кто жив. И стало вдруг всё тихо. 3 За обедом всё круглело И краснело от вина, Да ещё луна висела, Как в Затмение. Становилось не до смеха, Но улыбка ни с лица - Всё притворство, только этим Не возрадуешь Царя. Если рыба не желает Открывать секреты дна, Значит пытки ожидают От стола до топора. По началу разум трезвый Говорил: "На чём стоять?" Но когда стоять не первый, Спор всем нужно развязать. Так Германик в удаль злую Принялся водой морить, Рыбу бросил с головою И бесчинства стал творить. - Ох, люблю я это дело, - Приговаривал он сам, Наступая на колени И по мёртвым головам. Закружились песни, пляски, Разум помутнел в воде. Не выдерживают доски На развратном корабле. Переваливаясь влево, Переваливаясь вправо, От безделья, для веселья Разворачивали праздник. Кто трезвел - тот прыгал в воду, Соль смывала их грехи. В пенном зале захлебнулись Изнурённые рабы. Сгинув те, корабль скрылся. Эти были на плаву: Здесь Калигула резвился, Оголяя свою грудь, Ударял ножом по волнам, Объявил войну. Глупо, так не осторожно С неба падал Рим.
Please follow and like us:
Views: 87