Я всегда его не терпела, даже видеть не могла, так он мне был противен. И дело не в том, что наши семьи издавна враждовали, хоть никто уже и не помнил причину, из-за которой всё началось. Просто мне не нравилось ловить на себе его простодушный невинный взгляд. Эти прозрачные, небесной синевы, глаза и алые, как у девушки, губы ― бесили. И зачем он так подолгу на меня смотрел?
И ладно бы это началось недавно, так нет же ― он был таким с самого детства. Настоящий болван, не от мира сего. Дрался он хорошо, понятно же ― уродился бугай, но вот стоило мне ввязаться в драку, защищая братьев в игре, как тут же начинал улыбаться, пропуская удары и терпел побои, так что все вокруг над нами смеялись. Дурень, я никогда не просила давать мне поблажки… Он же враг!
И когда мы всем скопом собирались в избе деда Данилы, обучавшего нас грамоте, всегда садился рядом, заставляя меня кривиться и пыхтеть. Сам же только усмехался, легко перенося щипки и толчки под рёбра. Стоило же кому-нибудь из ребят шутливо дёрнуть меня за косу, сходил с ума и лез в драку. Ну кто его об этом просил? У меня свои защитники есть ― братья, пусть и младшие.
Все уже тогда над нами посмеивались:
― Ну что, Марья, когда Нил к тебе сватов зашлёт, небось, сговорились уже?
Я на эти слова засучивала рукава, а он ― только смеялся, долго и заразительно, а мои глаза всё никак не хотели отрываться от ямочек на его щеках…
А потом мы подросли, мечтая стать меткими охотниками ― не было в клане никого, кто стрелял бы из лука лучше нас двоих. Вечные враги, мы соперничали во всём: приносили добычу из леса, и каждый раз после охоты в моей сумке её оказывалось больше, чем у него.
Я начала подозревать, что тут дело нечисто. Он смотрел, как я радуюсь победе над ним, и только ухмылялся, а из-под овчины торчал хвост спрятанного зверька. Кто просил его так поступать? Не понимаю…
В самом конце зимы неожиданно пришла беда. Родители отослали меня в соседнее поселение с поручением, и когда на следующий день я вернулась, вместо родного дома застала обуглившийся остов и разрушенную печь. Не было больше нашего клана, остались лишь сгоревшие дворы и утыканные вражескими стрелами тела воинов. Несколько стариков, что прятались в лесу на заимке и потому сохранили жизнь, бродили между горелыми брёвнами.
Плача, они рассказывали мне, что молодых и здоровых увели в плен. Теперь несчастных ждала рабская доля, мои родители и братья были в их числе. Оставались ещё охотники, накануне ушедшие в лес, но они пока не вернулись. Я помогала старикам собрать тела погибших – тех ребят, с кем ещё недавно играла и дралась, смеялась и пела песни. А теперь зажгла для них погребальный костёр…
У меня не было слёз, они застряли где-то глубоко внутри и не хотели проливаться, так что я не смогла даже оплакать свою потерю. Ушла от пылающего печального костра в сторону леса, надеясь на чудо: охотников ― немного, но вместе с ними можно было попробовать догнать ушедший караван с пленниками. И попытаться их отбить…
Но и тут меня ждало страшное разочарование ― напавшие на клан воины устроили засаду. Все пятеро охотников лежали на снегу, вражеские стрелы нашли каждого. И он был там ― чуть в стороне от остальных, Нил до последнего пытался ползти в сторону уже полыхавших домов. Я вскрикнула и упала рядом с ним на колени:
― Как ты посмел, враг мой, умереть вот так, покинуть меня, оставив совсем одну? Что же ты наделал?.. ― так долго сдерживаемые слёзы хлынули из глаз. Я упала ему на грудь и зарыдала.
И тут он застонал, заставив меня вздрогнуть и вскочить на ноги:
― Жив, жив… ― повторяла, схватившись за голову, ― что же делать?
Растерянно крутилась по сторонам, ожидая помощи, хотя знала, что она не придёт.
― Ведунья, что живёт совсем недалеко в лесу ― мама не раз посылала меня к ней за отварами для младших братьев. Она должна помочь, не захочет ― заставлю…
Со стоном взвалила тяжеленного врага на спину и, согнувшись в три погибели, еле переставляя ноги, вязнущие в глубоком снегу, потащила его в лес. Пот заливал глаза, было жарко, хотя на улице стоял мороз, моя перекинутая на грудь растрепавшаяся коса волочилась по сугробам, но я упрямо двигалась вперёд.
Остановилась у землянки, окружённой хилым плетнём, и страшным, срывающимся голосом крикнула:
― Эй, тётка Ная, открывай дверь, да поживее!
И видно было в этом вопле что-то особенно пугающее, потому что простоволосая ведунья выскочила на порог в одной рубахе и, взглянув на меня, ахнула. Я отпустила свою ношу на снег, со стоном распрямив одеревеневшую спину и, сняв с плеча лук, навела стрелу прямо ей в лоб:
― Лечи его, тётка… Если он умрёт, последуешь за ним.
Она гордо подняла голову и, сердито посмотрев на меня, сказала:
― С ума ты сошла, Марья! А ну, положи лук и хватай парня за ноги, вместе потащим в дом.
Послушно сделала, как она велела, и хоть сердце так и выскакивало из груди, спина не разгибалась, а руки и ноги дрожали от усталости, мы сумели занести его в дом. А потом, молча сидя на старом сундуке, смотрела, как ведунья хлопочет, вытаскивая стрелу и прижигая рану, прикладывая к ней тряпицу с мазью. У меня не осталось сил, но строгая Ная, не поднимая глаз, буркнула:
― Рассказывай, что там у вас приключилось.
Я покорно кивнула. Слова сыпались из меня горохом, перемежаясь с всхлипами, но она всё поняла. Дала мне кружку с зельем и велела выпить, прошептав лишь одно слово:
― Бедняжка…
Она хмурилась, натягивая на себя полушубок:
― Пошли, Марья. Возьмём сани и отвезём тела охотников, их тоже надо предать огню, они не заслужили быть растерзанными голодными волками.
Я согласилась. Ведьмино средство прибавило мне сил, и мы сумели исполнить свой долг, позаботившись о погибших. Вернулись в землянку, когда уже начало темнеть. Ная закрыла дверь на засов, но тут кто-то отчаянно заскрёбся в неё с той стороны.
Ведунья прислушалась и открыла. Внутрь тут же влетел большой лохматый пёс, верный друг Нила. Он сразу бросился к хозяину и, жалобно заскулив, устроился у лавки, на которой тот лежал.
Тётка Ная цыкнула на него, и собака присмирела.
― Нечего парня раньше времени хоронить, он ― сильный, богиня поможет, справится. А ты, красавица, садись за стол, поедим, нам обеим нужны силы. Так кто он тебе? Родня? Ишь, чуть не убила меня за него…
― Прости, тётенька Ная, не в себе была, ― всхлипнула я, утирая нос рукавом.
― Понимаю, так кто он?
― Мой враг…
― Что ж, симпатичный враг. За такого можно и побороться, ― усмехнулась она, заставляя алеть мои щёки.
― Это не то, что ты подумала, просто не могла же я его бросить…
― Конечно, конечно, ― хмыкнула ведунья.
Я осталась у неё в избушке, и пока она лечила Нила, работала не покладая рук: ходила на охоту, добывая нам всем пропитание, убиралась в доме, стирала, колола дрова. Изредка украдкой заглядывала за занавеску, чтобы узнать ― как он там? Нила мучила лихорадка: его щёки пылали, губы потрескались и кровоточили, лицо покрывала испарина. Глядя на него, я не находила себе места…
Через несколько дней болезнь отступила, и молодой охотник быстро пошёл на поправку. Удивив всех, к дому пришёл конь Нила. Как он умудрился остаться в живых и разыскать хозяина ― никто не понял. Я отвела его в хлев и кормила, приговаривая:
― Какой же ты молодец, Огонёк, вот Нил обрадуется…
А охотник тем временем начал вставать и потихоньку ходить по дому, ни с кем не заговаривая, словно всё время о чём-то думал. Ведунья сама рассказала ему о том, что стряслось. Он только кивнул, а в мою сторону ни разу даже не взглянул. Это было так на него непохоже ― на душе стало горько и больно, словно меня ударили, а ответить я не могла…
На следующий день застала его у крыльца полностью одетым, он седлал коня. У меня упало сердце ― значит, уезжает, впервые я сама заговорила с ним:
― Куда ты теперь?
Он пожал плечами:
― Куда глаза глядят: нашего клана больше нет. Остались лишь мы с тобой, Марьяша…
― Есть ещё старики, они сейчас на зимовье ушли, ― зачем-то сказала то, что он и так знал.
Нил кивнул и вдруг улыбнулся:
― А ты что стоишь? Иди скорее, собирайся. Не оставлю же я тебя здесь одну: мы ― враги и должны друг за другом присматривать. Согласна?
Его глаза смеялись, а я смотрела и не понимала, о чём это он говорит. Краска залила моё лицо:
― А с чего это ты решил, что я куда-то с тобой поеду? ― старалась как можно выше задрать нос, но сердце в страхе кричало:
― Не оставляй меня, только не оставляй!
И голос предательски дрогнул.
― Значит, не поедешь? Ну, ладно, ― он притворно вздохнул, ― так я и знал, потому попросил тётку Наю собрать твои пожитки, они уже в моей котомке…
С этими словами Нил, подхватив меня, посадил на коня, и, вскочив следом, уселся впереди.
― Ты что творишь, бесстыжий? ― радостно вскрикнула я, ― Совсем голову потерял?
― Да, и давно, с самого детства. И ты об этом знаешь…
Я крепко обняла его, зарывшись лицом в широкую спину и спрятав в ней свой смех:
― Не забывай, враг мой, ― попробуешь обидеть, тебе не поздоровится!
― Никогда не сделаю этого, Марьяша… Обидеть невесту ― да ни за что на свете… Только ты крепче держи ― я ещё так слаб, вдруг нечаянно упаду. Придётся тебе снова меня на себе тащить, ― и враг рассмеялся.
Я легонечко стукнула его кулаком по спине, и он притворно заохал. Сзади раздался смех ведуньи:
― Ну и славная получится парочка! Береги её, Нил, и пусть хранят вас боги, дети…
Махнула ей рукой на прощанье, Нил пришпорил коня, и мы неторопливо двинулись вперёд. Рядом, заливаясь счастливым лаем, бежал верный пёс. Солнце пригревало щёки, в утреннем воздухе звенела первая капель, совсем по-весеннему заливались птицы…
А я радовалась новому дню, прижимаясь к его спине, зная, что на щеках моего врага появились ямочки. Они всегда там, когда он думает обо мне, счастливо улыбаясь. Прямо как я сейчас…
Views: 1