Мятая гвоздика

Еще вчера был риск замерзнуть по дороге на работу. Сегодня же со всех крыш летела шрапнель капели и отстукивала непрекращающейся дробью. В такой день мороз и солнце, конечно, лучше. Чернота ночи сменилась синевой, которая в свою очередь уступила паре обвисшего неба и тумана.

По въевшемуся обычаю Богданов встал рано, не смотря на одобрения норм приличия сна выходного дня. Спросонья откинул куда-то понятый с полуслова будильник и стал собираться, хотя спинка стула была пуста. В полумраке кухни зажглись две короны конфорок. Поставил турку, разбил пару яиц. Намылил шею. Чуть не коснулся бритвенным станком напененного лица, но осекся. Что-то вспомнил. Кисло улыбнулся и смыл пену. Выключил начинающий убегать кофе. Яйца еще пару минут шипели на остывающей сковородке в покинутой кухне. Где-то откопал когда-то выходную, а теперь мятую рубашку. Перед выходом остановился у зеркала. Стер остатки пены и приблизился к отражению. Оглядел отраженную прихожую: никого. Выключил свет, повернул замок, оставив издыхающее шипение яичницы и Никого.

Еще не закончил пищать домофон, как Богданов плюхнул по луже. “Чёрт! И стоило?” – думал он вернуться. Но мимо чуть не трусцой просеменил сосед с букетом разнокалиберных цветов. Поздоровались. Домофон снова запищал. Богданов посмотрел на часы. “Еще подумает, что я за его цветами,” – попытался мысленно оправдаться Богданов, закурил и пошел в этом густом тумане. Кажется, где-то в нем можно наткнуться на крики офицеров разрозненных наполеоновских гвардейских отрядов.

– И как же так?! Так не пойдет! И… – из тумана выплыла и также растворилась в нём какая-то пара.

“Счастье? Целое?.. О чем это я? Ах, да… гвардейцы…” – пожевал Богданов сигарету.

“Богданов, ты мечтатель! Безвылазно где-то там…” – всплыл отчетливо в его голове знакомый женский голос.

Красным фасадом из тумана возник супермаркет. В дверях толпились люди и покрывали то персонал, то друг друга праздничной руганью. Изогнувшись и скрючившись, как того требует беспорядок живой очереди, Богданов молча и мирно влился в торговые ряды.

Медленно дал круг почета по продуктовому отделу. Задержался у колбасного холодильника, наблюдая как стар и млад вертят и перебирают палки, отличающиеся только цифрами, в надежде не прогадать. Богданов был солидарен: покрутил пару сортов. Взглянул на часы и пошел дальше. То и дело его взгляд выхватывал отдельные ценники, сорта и названия различных баночек, плёночек и лотков. Очнулся он наткнувшись на те самые конфеты. Остановился и, обернувшись, чуть вслух не сказал, что нашел – будто кто-то на это надеялся.

Уже на выходе, отправляя бутылку крепкого пива в глубокий внутренний карман пальто, Богданов понял, что “собрал” ингредиенты “крабового” и еще какого-то неизвестного салата. Он уже думал вернуться и все-таки купить их, выуживая сигарету из помятой пачки, но в этих грезах не заметил, как прикурил. Отчего резко забыл все названия и цены и побрел вдоль рядов флористов.

То тут, то там ему слышались отчаянные крики гвардейцев.

– Невозможно! Раньше нельзя было подумать? Больше ничего нет! – упрекала женщина, прятавшего в высоком воротнике лицо и отрешенно пожимавшего плечами, мужчину.

“Таймер” Богданова, установленный на ожоге пальцев сигаретой, запищал. Он одернул руку, затоптал окурок и повернулся к очередной лавке. Девушка, завязывая узел на цветке, спросила у тюльпана:

– Что-нибудь выбрали?

Богданов удивленно свел брови и пригляделся к наряжающемуся в праздничный целлофан тюльпану.

“Что?”

Откуда-то из-за воды тюльпан повторил голосом девушки:

– Подсказать?

– Ах… да, – он бегло оглядел оттенки цветов.

Сильно поредевшие ряды роз, остатки дохленьких тюльпанов, одиноко, но гордо возвышающиеся печальные лилии.

“Оказаться в мусорном ведре всем вместе или поодиночке…”

Девушка оборвала нескладную мысль:

– Так что?

– Самую парадную. Одну. Гвоздику.

Богданов полез во внутренний карман. Достал бутылку и поставил ее у прилавка. Нашарил мятую бумажку и обменял на не менее мятую гвоздику. Задумавшись, погубил он цветок или нет, пошел прочь от прилавков.

Кто-то матернулся, споткнувшись о забытую бутылку. “Эту точно погубил,” – с досадой подумал Богданов и побрел дальше.

У вывески знакомой рюмочной взглянул на часы. Уже открыта. Спустился по крутым, но за последние три месяца хорошо изученным, ступенькам в полуподвальное помещение.

С деньгами передал продавщице гвоздику. Она молча, приняв этот жест за признак опьянения и забыв о празднике в рабочий день, бросила цветок на стол к кроссворду. “Всё-таки погубил?” – опять подумал Богданов, повернувшись к маленькому залу с выданным, как обычно, графинчиком. Зал был пуст, за исключением одного столика у стенки. За ним стоял знакомый старик. Обычно Богданов видел его в компании товарищей, но сегодня, это было видно по глазам старика, и за пределами рюмочной он совершенно один. С разрешения, Богданов поставил графин на его стол.

Покачивая головой, старик вдруг спросил:

– Вдовец?

– Что вы, скорее – баран, – сказал Богданов куда-то в сторону, наблюдая за подошедшей столу с цветком продавщицей.

Она взяла кроссворд и отправилась в свой угол. “Погубил,” – тихо выдохнул Богданов.

– Что? – подавшись вперед спросил старик, не расслышав ответа.

– Дурак я, – иронично и горько улыбнувшись, сказал Богданов и налил две рюмки.

Тимофей Черевичко.

Visits: 332